— Да, — согласился Карторис, — так как я сегодня не ел, я с готовностью соглашусь с тобой.
— О, прости меня! — воскликнул Иав. — Пожалуйста, садись и удовлетвори свой голод, — и движением руки он указал на обильно накрытый стол, которого за минуту до того, как он произнес эти слова о пищи, здесь не было. В этом Карторис был убежден, так как он уже несколько раз тщательно осмотрел комнату.
— Хорошо, что ты не попал в руки нереального человека, — проговорил Иав. — Тогда бы ты действительно проголодался.
— Но, — воскликнул Карторис, — это же не реальная еда, ее не было здесь минуту назад, а реальная пища не реализуется из воздуха.
Иав казался обиженным.
— В Лотаре нет настоящей пищи и воды, — сказал он, — и не было уже много веков. С качала нашего существования мы живем на таких продуктах, так же можешь жить и ты.
— Но я думал, что ты реален! — воскликнул Карторис.
— Действительно! — закричал Иав, — что может быть более реальным, чем этот щедрый пир? В этом-то мы и отличаемся от нереальных. Они утверждают, что нет необходимости представлять себе пищу, но мы обнаружили, что для поддержания жизни мы должны три раза в день сесть за обильную трапезу. Пища, которую мы едим, должна претерпеть определенные химические изменения в процессе пищеварения и усвоения, результатом, конечно, будет восстановление израсходованных тканей. Теперь мы знаем, что разум — это все, хотя мы можем различить способы его проявления. Тарно заявляет, что вещество не существует, все создается нематериальным разумом. Мы, реалисты, однако, знаем лучше. Мы знаем, что разум имеет свойство поддерживать вещество (материю), даже если он не способен создавать вещество — последнее все еще является неразрешенным вопросом. Итак, мы знаем, что для того, чтобы непосредственно поддерживать наши тела, мы должны заставить наши организмы правильно функционировать. Мы достигаем этого, материализуя наши мысли о еде и отведывая пищу, таким образом созданную. Мы жуем, глотаем, мы перевариваем. Все наши органы функционируют точно также, как если бы они питались материальной пищей. А каков результат? Каков должен быть результат? Химические изменения происходят в том и другом случае, и мы живем и преуспеваем.
Карторис посмотрел на пищу перед ним. Она казалась достаточно реальной. Он поднес кусочек к губам. Он действительно ощутил вещество. И запах. Даже вкус его был обманут.
Иав наблюдал, улыбаясь, как он ел.
— Разве этого не достаточно, чтобы утолить голод? — спросил он.
— Я должен признаться, что да, — ответил Карторис. — Но скажи мне, как живет Тарно и другие нереальные существа, утверждающие, что без еды можно обойтись?
Иав почесал голову.
— Этот вопрос мы и сами часто обсуждаем, — ответил он. — Это самое сильное доказательство, которое мы имеем о нереальности призрачных людей, но кому знать это, как не Комалу?
— А кто такой Комал? — спросил Карторис. — Я слышал, как твой джеддак говорил о нем.
Иав низко склонился над ухом юноши, осмотревшись по сторонам, прежде чем начать говорить.
— Комал — это дух, — прошептал он. — Даже нереальные признают, что разум сам должен иметь вещество для того, чтобы преобразовать вещество в воображаемое. Так как, если бы действительно не было вещества, невозможно было бы предполагать: чего никогда не было, того нельзя себе и представить. Ты понимаешь меня?
— Я нащупываю мысль, — сухо ответил Карторис.
— Таким образом, дух должен быть веществом, — продолжал Иав. — Комал — всеобщий дух. Он поддерживается веществом. Он ест. Он ест только реальные вещи. Если говорить до конца, он ест реальных людей. Это работа Тарно.
— Он говорит, что поскольку мы поддерживаем идеи, что мы реальны, мы должны быть последовательны и признать, что мы одни являемся нужной пищей для Комала. Иногда, как сегодня, мы находим для него другую пищу. Он очень любит жителей Торказа.
— А Комал — человек? — спросил Карторис.
— Это все, что я тебе сказал, — ответил Иав. — Я не знаю, как объяснить словами, чтобы ты понял, что это НАЧАЛО И КОНЕЦ. Вся жизнь исходит от Комала, так как вещество, питающая мозг способность исходят от Комала. Если Комал перестанет есть, вся жизнь на Барсуме остановится. Он не может умереть, но может перестать есть, то есть перестанет превращать вещество в воображаемое.
— И он питается мужчинами и женщинами твоей страны? — воскликнул Карторис.
— Женщинами? — переспросил Иав. — В Лотаре нет женщин. Последняя из женщин Лотара умерла много веков назад в том жестоком и ужасном путешествии по грязным долинам, окаймляющим полувысохшие моря, когда зеленые орды прогнали нас через всю землю в это наше последнее убежище — нашу неприступную крепость Лотар. Только двадцать тысяч мужчин из бесчисленных миллионов людей нашей расы достигли Лотара живыми. Среди нас не было женщин и детей. Все они погибли в пути. Со временем многие умерли, и раса вымирала, когда нам открылась Великая Правда, что ум — это ВСЕ. Многие умерли, прежде чем мы усовершенствовали нашу власть над разумом, но, наконец, мы бросили вызов смерти, когда поняли, что смерть — это состояние разума. Затем пришло время создания разумных людей, или просто материализация воображаемого. Мы впервые применили это, когда воины Торказа заметили наше отступление, и к счастью для нас, им потребовались века поисков, прежде чем они нашли единственный крошечный вход в долину Лотара. В этот день мы бросили на них наших первых стрелков. В наши намерения входило только напугать их огромным количеством стрелков, которых мы могли выставить на городских стенах. Лотар ощетинился луками и стрелами нашего нереального воинства. Но воины Торказа не испугались. Они ниже животных — они не знают страха. Они бросились на наши стены и, стоя плечом к плечу, образовали из людей лестницу и захватили стену. Ни одна стрела не была выпущена нашими стрелками — мы только заставляли их бегать вдоль стены, выкрикивая насмешки и угрозы врагу. Вскоре я придумал испытать одну вещь. Я сконцентрировал весь свой могучий разум на стрелках, созданных моим собственным воображением — каждый из нас производит и руководит таким количеством стрелков, какое способны создать его ум и воображение. Для первого раза я заставил их приложить стрелы к лукам. Я заставил их целиться в сердца зеленых людей. Я делал это так, чтобы это видели зеленые люди, затем я сделал так, чтобы они увидели летящие стрелы, и я заставил их думать, что наконечники проникли в их сердца. Это было то, что надо. Сотнями посыпались они с наших стен, и когда мои товарищи увидели, что я сделал, они быстро последовали моему примеру, так что скоро орды Торказа отступили в пределы, недоступные для наших стрел. Мы могли убивать их с самого дальнего расстояния, но одно правило ведения войны соблюдали мы с самого начала — правило реализма. Мы не делали ничего, или, точнее, не заставляли ничего делать наших стрелков вне поля зрения наших врагов, что было бы им непонятно. Иначе наша правда была бы разгадана, и это было бы концом для нас. Но когда воины Торказа отступили на расстояние полета стрелы, они повернули против нас свои страшные ружья, и, ведя по нам непрерывный огонь сделали наше пребывание на стенах города нестерпимым. Тогда я и додумался до возможности бросить наших стрелков через ворота на врага. Сегодня ты видел, как хорошо это получилось. Уже в течение многих веков зеленые воины время от времени совершают на нас набеги, но с одинаковым успехом.
