полка выдадут уже. Ты зайди туда сегодня.
И тоже пожал руку Саблину.
Он вышел из штаба, когда казаки уже залезли в грузовик и ждали только его. Аким влез в кузов, хотя мог бы поехать в прохладной кабине, уселся на тюки с чем-то мягким, и Саня сразу спрашивает его:
— И чего тебя вызывали? Прощались?
— Прощались и просили не тянуть с похоронными письмами, — ответил Саблин.
— И всё? — как-то странно спрашивает Каштенков.
— А что ещё? — Акиму почему-то не хочется говорить ему о звании сейчас, может, потом как-нибудь.
— Ну, может, ещё что тебе сказали? — спросил у него заместитель. И в голосе его было что-то хитрое.
— Ты, может, отстанешь от меня? — говорит Аким и стучит по крыше кабины грузовика: поехали.
А сам поглядывает на своих казаков и вдруг видит, что те все смотрят на него и улыбаются. И тогда Аким вдруг понимает, что они все знают о его повышении. Он поворачивается к Сашке:
— А когда ты узнал-то?
— Да мне всё тот ночной разговор покоя не давал, ну, я поутру пошёл к вахмистру, а он и говорит: вечером, как раз перед вашим приездом, пришел из полка приказ о присвоении. Вот он нас и поздравлял. Ну что, значит, звезда на погон?
— Да вроде… — отвечает Аким.
А приказной Величко, закуривая сигарету, и говорит:
— Вот она, жизнь казачья: кто-то в землю лёг, а кто-то звезду получил.
Каштенков смотрит на него зло: ты к чему это? Но вслух произнёс лишь то, что запомнили все они с первых дней службы:
— Не плачут казаки по павшим.
— И то верно, — соглашается Величко. И его, в принципе, можно понять, он с Кузьмой Клюевым в четвёртом взводе много лет служил.
Но и Саблин не виноват, что снаряд китайский так неудачно пробил перекрытия блиндажа на шестом посту. Например, блиндаж самого командира тоже завалило. В общем, всю оставшуюся дорогу о повышении командира казаки больше не разговаривали.
А когда были в канцелярии полка, Аким получил звание официально, как положено, с приказом, и заодно зашёл к сотнику Муравьёву — он занимался комплектацией подразделений — узнать, когда в его взвод прибудет пополнение, а тот ему и говорит:
— В ваш взвод пополнения не будет, вам до конца призыва сколько там… две недели осталось, что ли? Всё равно потом домой поедете, так что сидите в сводной сотне как есть, вдевятером или сколько вас там осталось.
И это была хорошая новость. Гранатомёта у него во взводе не было, пулемёта не было, у части казаков и броня была некомплектная. Это не взвод, а название одно, такой взвод и пристроить некуда.
Так что можно было спокойно досиживать последние деньки призыва в тылу. И пусть Сашка злится на местную столовую, он был согласен обедать и ужинать в толчее, торчать на глазах у полкового начальства, лишь бы под конец срока снова не угодить под тяжёлые «чемоданы» китайцев.
Правда, его взвод подняли ночью за четыре дня до конца призыва, всех его казаков стали собирать и спешно раздавать боеприпасы. С ними получали боекомплект ещё взводы из сводной сотни.
— Первый твой бой в звании прапорщика, — бубнил Каштенков.
— Сань, заткнись, а? — злился на товарища Аким. Ему очень не хотелось никаких боев, ни в каком звании. — Иди лучше узнай, нам медкомплекты новые давать будут? Первому взводу вон дали.
Сашка ушёл, а когда вернулся, сказал:
— Нам тоже дадут.
С одной стороны, МИК[1] — вещь ценная, дорогая. Можно радоваться. А с другой стороны, их просто так не раздают. Скорее всего, дело будет нешуточное.
— Прорыв, что ли? — спрашивали у него казаки.
— Не знаю, сотник мне ничего ещё не говорил, — отвечал он. — Если поедем, всё скажут.
А вскоре всех посадили на БТРы и ночью по страшной пыли погнали на семнадцатый участок. К пяти утра колонну остановили. Казаки выкручивали микрофоны до максимума, пытаясь услышать в рассвете канонаду или стрельбу, но ничего, кроме обычных ночных звуков, не слышали.
Так три БТРа простояли до девяти часов утра, а после сотник Удовиченко вылез из командной машины и сообщил:
— Всё, казаки, отбой. Едем обратно.
«Слава Богу».
А у казаков сразу возникал законный вопрос: медкомплекты теперь сдавать придётся или нет?
Глава 10
Женщины в станице заранее знают, когда придут машины с казаками, они, как и сами казаки, высчитывают дни до окончания призыва, отмечают всё в календариках. Так что, когда транспорт подходил к зданию штаба Второго полка, там было уже многолюдно. Женщины и дети собирались встречать мужей, сыновей, отцов. И едва машины останавливались, женщины и дети спешили к ним и кричали:
— Третий взвод где? Второй в какой машине?
Им отвечали, и казаки откидывали брезент, вылезали из машин, обнимали своих родных. Настя приехала с его старшим сыном Юрием. Он уже едва ли не выше отца ростом, но долговязый какой-то, нескладный, сутулый немного, жена писала, что курить стал, ещё и говорить басом.
— Батя! — он машет Акиму рукой и, оттянув респиратор, орёт: — Батя!
Саблин выпрыгнул из кузова машины и тоже помахал ему рукой, а через других женщин к нему уже протискивается его Настя.
Настя. Нарядилась мужа встречать, в юбке пришла, в сапогах красивых. Он обнимает её, и тут же на него виснет сын, виснет и вдруг отстраняется. Аким знает почему. Он нанёс на свой выцветший от солнца пыльник новый рисунок. Раньше под буквами и цифрами 2ПКП.4СТ. 2ВЗ красовались три полоски урядника, теперь же тёмным на светлом фоне выделялась звезда.
— Батя! Обалдеть! Тебе звание присвоили? — воскликнул Юрка.
Он ничего не говорил близким, думал, что будет им сюрприз, и теперь по восторгу сына Саблин понял, что сюрприз удался.
