Шаркающей походкой автарх подошел к окну. Толстое стекло не пропускало внутрь ни единого звука. Город внизу разливался сотнями тысяч огней. Многоярусные автострады, петляющие меж колоссальной высоты зданий, словно диковинные морские змеи Аларнийского океана, бежали куда-то, теряясь в ночи. Жизнь в столице никогда не замирала, даже во время пятилетней осады 5670 года, когда в ресторанах Галли — квартала, где сосредоточены все знаменитые театры, казино, гастрономии, — как ни в чем не бывало подавали доставленных с побережья осьминогов и устриц. Шестьдесят миллионов человек населяют этот огромный улей. Из них только сорок миллионов — граждане полиса, потом идут три с липшим миллиона приезжих и торговых гостей, а остальные более чем семнадцать миллионов прячутся по трущобам у городских стен, в заброшенных кварталах Сели. Рейды милиции — это почти самоубийство, поэтому все, на что способен Авнир, префект милицейской курии, — это приказать своим людям не соваться туда менее чем тремя малыми фалангами. Пикеты и рейды по прилегающим к Сели кварталам мало что дают, но ежедневно эти забитые и бесправные изгои выходят на задворки улиц богатых кварталов, чтобы стать уборщиками, официантами.
Даже известными актерами популярной студии-мультикарма «Эос» были эмигранты из восточных земель, откуда война гонит тысячи беженцев, растекающихся по городам Конфедерации. Угроза новой, куда более страшной и разрушительной катастрофы нависла над всеми, не делая различий по рангам, заслугам и даже возрасту. Большую часть жителей полиса имперцы, конечно, истребят, в рабство попадет едва ли треть всех этих людей. Аргос не сможет принять всех желающих, да и времени на эвакуацию Флоксис не оставит. Павлантий отвернулся и все той же походкой человека, придавленного непосильным грузом забот и прожитых лет, отошел вглубь зала. В окно больше смотреть не хотелось, особенно когда на глаза постоянно лез купол Форума, закрывающий своей сияющей огнями громадиной обзор с северной стороны. Вид этого вместилища амбиций и алчности, прямо-таки источающего эманации власти, претил автарху, особенно после сегодняшнего провала переговоров.
У длинного и массивного, украшенного резными барельефами стола Председатель отодвинул старинное кресло с высокой спинкой и тяжело опустился, почти упал в его жесткие объятья. За двадцать лет, что он руководил Советом, этот неудобный предмет обстановки, являющийся обязательным приложением к должности, даже стал нравиться Павлантию. Проведя рукой над датчиком терминала, Председатель вызвал командный интерфейс зала Совета. Над столом возник голоэкран с иконками управления. Этот предмет обстановки тоже был частью старинного интерьера, оставшегося еще от Арогмаха — третьего и самого известного из тиранов Элисия. Длинная низкая столешница, покрытая зеленым сукном, чья поверхность так и манила положить на нее руки, перекрывала зал от одной стены до другой, разрезая его на две неравные части. Павлантий тронул старомодную кнопку звонка, что была утоплена в поверхность стола прямо под руками, напротив традиционного места главы Совета олигархов. Как странно: прошло столько веков, а она все еще работает и ни разу не сломалась. Что просто, то труднее всего сломать. Жаль, что не все в нашем мире так тривиально, как эта кнопка…
Раздался мелодичный перезвон колокольчиков за дверьми зала, мягко засияло окошко видеовызова в правом нижнем углу голосферы, в котором появилось осунувшееся, но внимательное и собранное лицо Клавдия. «Бедный мальчик, — отметил про себя Павлантий, — ему приходится очень нелегко в эти дни». Смирив разыгравшуюся боль в правом боку, автарх ровным голосом произнес в пространство перед собой:
— Клавдий, принеси вина. Красного фиванского… — Голос предательски захрипел, на лицо наползла гримаса боли, но автарх быстро прогнал ощущение слабости прочь. — Кувшин возьми тот, который нам подносил аркадийский наместник.
Павлантий вновь стал разглядывать резной барельеф, идущий по краю столешницы, не задрапированному зеленой тканью: сцены какой-то забытой битвы, толпы людей с холодным оружием в руках и множество ныне вымерших животных. Как скоро забудут и нас, что оставит наша раса после себя и нужна ли будет потомкам красивая мебель, вот вопрос…
— Да, господин, — немедленно откликнулся комес. — Прикажете подать сыр и фрукты? Вы с самого утра ничего, кроме воды, не пили.
— Неси, а то действительно скоро свалюсь в обморок, и Асклепиевы служки потащат меня к себе в больницу. Нет, не дождутся, неси сыр, хлеб и той острой похлебки, которую так хвалит Эсфей.
— Сию секунду, господин.
Комес отключился, в его голосе слышалась неподдельная радость. Клавдий был из раздавленной Империей ромуланской колонии, всех жителей, которые остались в живых после штурма этого небольшого поселения, угнали в рабство. Взрослых, не годившихся для вживления аксона управления, продали на фабрики Асклепия как доноров органов. Клавдию и остальным детям повезло чуть больше: аксон прижился, и их перевезли на рынок второго по величине полиса империи Ра — Гевста. В этом рассаднике всевозможных пороков можно купить и продать все что угодно, и людская жизнь — не исключение.
Павлантий, тогда еще сорокалетний сагитар-капитан,[32] бывший в миссии посланника Конфедерации начальником охраны, сопровождал племянницу автарха Климента — Зоэ, приехавшую в Гевст от какого-то благотворительного фонда. Посол лично просил его, Павлантия, ветерана Критской войны, сопровождать капризную девушку на невольничий рынок. Председатель был тогда уверен, что находится на пике своей карьеры и большего уже желать невозможно, но этот поход на рынок все круто изменил. Через три года Павлантий взял в жены племянницу одного из десяти богатейших промышленников Элисия. А еще через три стал преемником вскоре отошедшего от дел Климента, дяди прекрасной и веселой Зоэ. Непросто было решиться связать себя брачными узами повторно, но юность и красота племянницы посла опьяняла, как и ее восторженная влюбленность в него, уже пожившего и не самого красивого мужчину в мире. Кажется, это все было только вчера…
Створки входных дверей разъехались в стороны, вошли трое прислужников и сам Клавдий с подносом, на котором стояли высокий кубок зеленого стекла и стилизованный под антику узкогорлый полуторалитровый кувшин с неброской наклейкой в виде золотой грозди винограда, перевитой причудливо вьющейся надписью на фонете: [33] «Око Диониса». Парнишка вырос, окончил школу ритора Савла, и Председатель, взяв его к себе на службу три года назад, ни разу об этом не пожалел. Клавдий вырос старательным, немного замкнутым юношей, но во всех своих начинаниях он никогда не забывал Павлантия, присылая четкие, по-военному лаконичные письма, в коих спрашивал совета или дозволения автарха на то или иное дело. Юноша считал Павлантия своим покровителем и демонстрировал все эти годы поразительную преданность и смекалку при ведении канцелярии автарха.
