Мне очень хочется забить «сынка» ему в глотку по самую задницу, но я молчу. Жду, когда он перейдет к постановке задачи.
— Проблема у меня, — повторяет босс, — и печаль моя велика. Ты знаешь клуб «Сладкий сон», им управляет Джерри Сиговио?
— Знаю, — говорю я, — жуткая дыра для припортовых шлюх и богемных мальчиков. Они обожают там тусоваться, считают, что это придает им крутизны.
— Все верно, — говорит босс, — и Джерри исправно поставлял мальчикам девочек или мальчиков, давал им выпивку, номера и прочие радости жизни, и все были довольны.
— Но, — говорю я, — что-то случилось. Неужто Джерри решил перекинуться?
— Нет-нет, — машет руками босс, — старина Сиговио никогда такой глупости не сделает. Кто-то начал в том районе, и в его клубе тоже, предлагать ксеноморфы. Самые дешевые, ужасно грубые, но ты же знаешь, этим богемным идиотикам нужно то, что модно и опасно.
Вот тут у меня настроение испортилось окончательно. С ксеноморфами связываются или окончательные отморозки, или очень серьезные акулы, за которыми стоят еще более серьезные акулы из армии или разведки, решившие добыть себе хорошую прибавку к пенсии.
Для меня — один хрен. Поскольку действуют и те и другие жестоко. Значит, дерьмо, в которое придется кого-то макать, точно будет кровавым.
А босс тем временем продолжал изливать душу:
— Сам знаешь, с этой дрянью я никогда не связывался. Эта дурь так шибает по мозгам, что они в момент выгорают. Тем, кто на нее подсел, уже не нужно ничего из того, что могу предложить я, а это очень плохо для моего бизнеса! Да они же людьми быть перестают! — бушевал шеф, демонстрируя нехарактерный патриотизм.
А я думал, откуда же ксеноморфы могли всплыть здесь. Либо с Закрытых Миров, какого-нибудь из тех, с которыми сейчас воюет за пригодные для терраформирования планеты Империя, либо с Перекрестка. В любом случае ребята за этой операцией стоят серьезные.
— И кто же решил их у Джерри толкать? — спрашиваю я.
— Не знаю, — пожимает плечами шеф. — И Джерри вроде тоже не знает. Кто-то новенький, так что ты, Мартин, разберись с ними. Так, чтобы честных людей больше эти извращенцы не беспокоили. Насчет оплаты ты не беспокойся, по самому высокому тарифу сделаю.
Значит, капитально его прижали, думаю, если он сам про высший тариф заговорил, и от этого делается мне совсем кисло. Но я этого, разумеется, не показываю. А с умным видом киваю и говорю:
— Половину вперед, как обычно.
Мы оба знаем, кто на кого работает и кто кого держит за яйца. Но босс — он умный. Он знает, что нельзя сжимать слишком сильно и показывать власть слишком часто. А то ведь у меня может и колпак сорвать. А что происходит в таких случаях, он знает. Поэтому мы оба изображаем цивилизованные отношения, он ведь тоже понимает, что я прекрасно помню, через кого сплавлял сюда основную часть безделушек и кто промолчал, когда военные следователи начали задавать неудобные вопросы. А не промолчал бы — дробил бы я сейчас ультразвуковым молотом породу где-нибудь в сыром и жарком подземелье. И без всяких легочных фильтров.
Босс лезет в ящик стола и достает увесистый пласт кредитов. Все правильно, только наличные. Такая работа, как моя, оплачивается исключительно налом. Я киваю, не считая, запихиваю пачку в карман пиджака и выхожу. Надо наконец и позавтракать, а потом побродить по округе и поспрашивать, кто же это такой шустрый с ксеноморфами объявился.
Медленно пережевывая бифштекс и запивая его восстановленным апельсиновым соком, я размышляю. Ксеноморфы появились на наркорынке относительно недавно, и никто точно не знает откуда. Какой-то головастый подонок додумался, как можно адаптировать вытяжку веществ, входящих в состав инопланетных организмов, для человека.
Уточню — разумных инопланетных существ. Я не вникал в научные обоснования, только пару раз беседовал с одним из спецов-химиков босса и уяснил, что вроде как речь шла об аналогах адреналина и эндорфинов. В хитрой комбинации всего этого с психотропной дурью, которую тоже недавно кто-то приспособился гнать из моллюсков, обитающих на недавно включенной в состав Федерации планете. Планетка попадала под план терраформирования, но почему-то из этого списка исчезла. Вся эта возня отвратительно смердела, но приносила гигантские прибыли, а потому, как я чуял, намечалась грандиозная война за передел рынков.
Это я еще ничего не говорил про ксеномодифицирование — окончательно ополоумевшие людишки додумались вживлять себе железы инопланетчиков или живых симбиотов из миров ксеносов. Говорят, при этом напрочь меняется восприятие мира. Не знаю. И знать не хочу. По слухам, мой единоутробный братец, которого батюшка, разумеется, из генетической линии нашего дома не вычеркнул, очень этим вопросом заинтересовался. Ну да, боги ему судьями пусть будут.
Допив сок, я отправился бродить по припортовым районам.
Огромные, пахнущие отработанным маслом и ветошью доки. Искрящиеся синими дугами, до краев наполненные озоном зарядные мастерские. Маленькие, на три-четыре столика, кафе, в каждом из которых своя, поколениями приходящая обедать клиентура.
Узенькие конторы с заклеенными старыми газетными дисплеями окнами.
Скользкие ржавые тротуары, световые столбы с основаниями, обклеенными размазанной жвачкой.
Гречневая лапша из прозрачной пластиковой миски.
Шепоты.
Шорох купюр.
Смешки.
Подмигивания.
Обрывки слов.
Имена.
Прозвища.
Информация.
Настоящая, нефильтрованная, живая. Та, что пульсирующим потоком течет по венам любого города, не попадая в электронные щупальца сетей, живущая своей, настоящей, органической жизнью.
Я люблю ее, эту информацию, попадающую ко мне вместе с запахом гнилых зубов изо рта продавца лапши, тяжелым ароматом дешевых духов с феромонами молоденькой шлюхи из бара и десятком других запахов, движений, жестов, складывающихся в единую картину, смысл которой становится все более и более понятен мне.
И он мне очень не нравится, запах этот.
Но я должен убедиться.
Я иду через полутемный зал, полный извивающейся под стон диксиленда биомассы. На меня вываливается длинное тощее тело, закутанное во что-то напоминающее саван. Лицо синеватое, зрачки непрерывно сужаются и тут же расширяются, сухой язык облизывает синеватые губы:
— Он идет и поступь его — камень, и камень лики его, и ступни его, и кровь его… И желтое небо…
Отшвыриваю тело в сторону. Да, это тебе не «весенние дары» Эдны.
На ступеньках лестницы, ведущей к кабинету управляющего, сидит невзрачный мужичок в куртке свободного покроя и широких черных брюках.
