Он умирал.
Наверное. Скорее всего. Он не мог сказать наверняка. Басу было только десять лет, и все кончины, которые он пока что видел в своей короткой жизни, были насильственными и неопрятными — и все они случились в последние месяцы.
Эта была другой. Эта была шатанием коренных зубов. Эта была жжением в животе в те всё более редкие моменты, когда он съедал что-нибудь существенное. Эта была кровью в сплёвываемой им мокроте и в его испражнениях при отправлении естественных надобностей. Приступами накатывала головная боль, сильная и пульсирующая, как и резкие спазмы, которые временами терзали его слабеющие мышцы.
После его бегства по крышам эти симптомы навалились на него всем скопом. Он не поддавался им, пока не оказался в относительной безопасности. Тогда он лёг, и боль накрыла его, словно оползень.
Знай Бас больше, он опознал бы признаки обезвоживания и недоедания. По мере истощения припасов, которые ему удавалось себе разыскать, ему приходилось растягивать их на всё более долгое время. Но Бас не знал. Он мог лишь догадываться.
Сколько он так прожил к настоящему дню? Месяцы? По его ощущениям — да. Какое сегодня было число? Он ничего не мог сказать точно. Для него время шло не в часах и минутах, а в периодах прятания и убегания, дневного света, тягостного сна и ежедневных занятий выживанием в его хождениях по острию ножа. Он чувствовал себя последней мышкой в башне, полной изголодавшихся кошек.
Если зелёные чудища когда-нибудь его поймают, ему незамедлительно придёт конец. Он будет мучительным и ужасным, но быстрым. Всяко быстрее, чем от болезни или от голода. Он спросил себя, будет ли медленная и тихая смерть хоть сколь-нибудь лучше? Что-то на уровне инстинктов заставило его перестать мыслить в этом направлении, прежде чем у него успел сформироваться ответ. Пока что он был жив, и здесь, в одном из множества своих убежищ, он находился в безопасности.
Он одёрнул себя. Нет, не в безопасности. Не по-настоящему. Он никогда не был в настоящей безопасности.
В его голове раздался голос старика, бранящий его из глубин его памяти, — резкий и суровый, точно выстрел винтовки.
"Безопасность — иллюзия, малец. Никогда этого не забывай".
Иллюзия, так и есть. Как же Бас мог забыть? Эти слова вколачивались в него до тех пор, пока он не научился никогда не засыпать крепко и пробуждаться в состоянии такой готовности, что ему позавидовал бы любой Гвардеец с передовой. Когда Бас жил вместе со стариком, то если он не вскакивал и не вставал по стойке "смирно" через три секунды после первого сигнала, тяжёлая палка, свистнув в воздухе, будила его по-плохому. Сейчас же, если удар когда-нибудь застанет его во сне, то это случится не ради науки. Это будет клинок зеленокожего, и его сон станет вечным покоем мертвеца.
Он знал, что его ловушки и силки не будут защищать его вечно. Наступит день, быть может — уже скоро, когда один из этих дикарей доберётся до убежища. Это не будет кто-то из клыкастых великанов. Бас заботился о том, чтобы устраиваться на ночлег только в маленьких тесных местечках, куда те не смогут пролезть. А вот костлявые крючконосые твари могли проскользнуть везде, где и он, и это были злобные и лютые создания, которым доставляло радость проливать кровь. Бас полагался на свои средства защиты лишь как на самого себя, так что он не жалел стараний, чтобы ничего не упустить. Он ни разу не позволил себе сомкнуть глаза, не проверив трижды все до единой точки доступа в убежище. И хотя его ловушки и были простыми, они уже успели спасти его дюжину раз. Старый хрыч не давал ему продыху своей муштрой, из-за чего Бас терпеть его не мог, но эти уроки, выученные таким тяжёлым трудом и ненавистные, сейчас были той тонкой гранью, что отделяла жизнь от смерти. Они были причиной, по которой один-единственный десятилетний мальчишка выжил в руинах этого упадочного городка, где восемнадцать тысяч имперских граждан погибло, крича и взывая к Императору о спасении.
Бас продолжал жить, и уже само это было плевком в глаза зеленокожему кошмару.
Он так и не поблагодарил старика. Был один момент в прошлом, когда они расставались друг с другом навсегда, и Бас едва не произнёс эти слова, но воспоминания обо всех его сломанных костях, порезах и синяках в то время ещё были слишком яркими. Они заставили его промолчать. Тот момент ушёл без возврата, и старик, конечно же, был мёртв. И даже если это не имело никакого значения, Бас надеялся, что душа старого чёрта получит некоторое удовлетворение от живучести своего внука.
Теперь пора отдыхать. Сейчас Бас нуждался в этом больше, чем когда-либо. Снаружи стояла чёрная-пречёрная ночь. В дырах от снарядов, которые усеивали стены этого чертырёхэтажного доходного дома, завывал ветер. Холодный ливень колотил по остаткам осыпающейся крыши и потрескавшемуся потолочному окну наверху.
Хорошо, подумал Бас. Нынче ночью зеленокожие не выйдут на улицы. Когда так лило, они держались у своих костров, где готовилась пища.
При мысли об этих кострах его желудок заурчал, протестуя против долгих часов пустоты, но Бас не мог позволить себе снова раз поесть в этот день. Завтра он скушает что-нибудь из одной из жестянок. Возможно, это будет консервированное мясо грокса. Он отчаянно нуждался в белке́.
Укрытый в глубине тесного металлического канала вентиляции, мальчик натянул на голову грязную драную простыню, закрыл глаза и позволил, чтобы его окутал хрупкий недолговечный покой.
3
Родители Баса погибли, когда ему было всего семь лет, и то, что ему об этом рассказали, было ложью. Известие принесли два офицера. Дворецкий его отца, Геддиан Арнауст, спросил о подробностях, при этом офицеры обменялись напряжёнными взглядами. Тот, который был повыше, сказал что-то о взрывах в летнем дворце губернатора планеты — ударе группы анти-имперских культистов. Но Бас сразу понял, что это лишь часть правды. Что бы там ни произошло на самом деле, мрачная парочка в тёмной униформе, стоявшая в вестибюле особняка, не собиралась говорить об этом ни слова больше. Бас так никогда и не выяснил правду.
А вот что они сказали, так это то, что благородный Администратум, действуя в интересах Империума Человечества и самого Всемогущего Бога-Императора, вступает в безраздельное владение поместьем Ваарден и всей прилагающейся к нему собственностью. По всему сегментуму бушует война. Для набора новых войск требуются деньги. В данном вопросе Имперский Закон однозначен. Обслуживающий персонал особняка будет оставлен, заверил Арнауста высокий. Новый жилец — работник Администратума, двоюродный брат губернатора планеты, представьте себе, — возьмёт их на службу.
