Копье радужного огня врезается в грудь и расплескивается язычками пламени, ползущими по броне. Содрогаюсь от отвращения, я чувствую, как варп скребется о расписанное защитными символами серебро. Уцелевшие демоны, продолжая выть, замыкают вокруг меня кольцо, но я разрубаю его, высвобождая силу воли и мышц в ярких взмахах алебарды. Клинок рассекает плоть и кости, ветер подхватывает брызги крови и уносит их в розовеющий на глазах туман, каждый удар приближает меня к цели, но недостаточно быстро. Из пещерной тьмы скрытого за деревьями разлома уже брезжит болезненный свет, и вопль пробуждающегося сознания разносится по лесу. В нем слышится карканье падальщиков и треск ломающихся костей.
Мой враг уже почти появился из варп-разлома, почти осознал себя в этом мире. Нужно скорее заканчивать возню с меньшими тварями, каждый потерянный миг ослабляет меня и делает его сильнее. Я вновь призываю огонь, назвав по имени, и он отвечает. Пламя преисподней ревет в ушах, но моя кожа кажется холоднее межзвездной бездны, а броня сияет, меняя свой серебристо-серый оттенок на оранжевый цвет пылающих углей.
Оскальпированный череп оборотня, сдавленно рыча, смыкает челюсти на моем запястье, но, коснувшись клыками брони, демон застывает куском льда. Тряхнув рукой, я сбрасываю его, и череп раскалывается у моих ног, словно тонкая фарфоровая чашка. Секунду спустя я выпускаю призванный огонь, и он летит в оцепеневший лес, словно птица, раскрывшая крылья, плащ, развеваемый ветром, или последний вздох умирающего бога.
Переход к аномалии / варп-разлом / «Горнило»/ — 8883313.М41Корабль, доставивший меня к цели, назывался «Спокойствие клинка», и мог служить временным пристанищем для нескольких воинов моего братства. Однако в этом полете я был единственным пассажиром, и капитан, как и облаченный в алые цвета экипаж, почти не говорили со мной. Единственным исключением являлись сообщения о том, сколько ещё продлится варп-переход.
Как и все наши корабли, «Спокойствие клинка» отличалось завидной быстротой хода, но я все же выкроил две ночи бдения перед прибытием. Сейчас всё, что я могу вспомнить о них — это безмолвие. Не молчание безлюдного корабля, а тишина, что известна лишь тем, кто принадлежит к нашему братству. Немое спокойствие разума, одиноко уходящего во тьму.
Мое одиночество бдения прошло в уставленной свечами оружейной, где сервы разложили мои доспехи, разобранные до малейших болтиков. Я касался каждой детали, вызывая к жизни следы нашего общего прошлого. Увидел огни, пляшущие под омраченным небом Локары. Вновь ощутил смерть Вельтского Апокалиптика, за миг до того, как демон завладел его плотью. Вдохнул холодный воздух Хинала, насыщенный озоном после нашей телепортации. Тысячи обрывков памяти, оставшихся на шипах времени — сложи их вместе, и увидишь всю мою жизнь.
Рано или поздно они забудутся и канут в ничто.
Я не жил по-настоящему до того, как стал сыном Титана. Да, где–то родился и вырос ребенок, но он не был мной. А затем, в нашей крепости-монастыре, этот мальчик умер, и от него остался лишь призрак, имя которого я давным-давно позабыл.
Трижды я разбирал и вновь собирал свою броню и оружие, прежде чем капитан ледяным тоном доложила мне о прибытии в предначертанные координаты. Все время, проведенное в этом переходе, она обращалась ко мне не иначе как «господин». Интересно, понимала ли эта женщина, Лидия, что стала моим перевозчиком в царство мертвых? Пожалуй, что да. Все же она служила Серым Рыцарям больше века, и не раз её корабль нес к полю битвы моих братьев, которым не суждено было вернуться живыми. Наверное, именно это добавило в голос Лидии таких официальных, бесчувственных ноток — если бы о времени прибытия объявил корабельный когитатор, я не ощутил бы разницы.
Странно, некоторые заявляют, что космодесантникам не хватает человечности. Я никогда в это не верил, поскольку всё, виденное мною в этой жизни, говорило о поистине вселенских запасах бесчеловечности в душах обычных людей. Серые Рыцари же, по сравнению с ними, просто очень сосредоточенные создания.
В последний раз я воссоздал доспех, и слуги облачили мою плоть во вторую, металлическую кожу. В воздухе висел густой дым благовоний, десятки фигур суетились вокруг — сервы ордена с зеркальными глазами и в красно-белых одеждах, техножрецы, бормочущие и жужжащие над каждым проводком и соединением. Но, даже в столь назойливом шуме, я слышал только эхо собственных мыслей, отраженных бездной. Наконец, слуги закрепили шлем, и перед моими глазами побежали строчки тактических данных. Я поднялся, чуть сгорбленная фигура в серебристой броне, усеянной семьюстами и семьюдесятью семью печатями чистоты. Они тихо шелестели, будто опавшие листья, пока я шел забирать алебарду из запечатанного железного сундука.
Не поднимаясь на мостик, я пешком преодолел около километра переходов до пускового отсека, по пути попросив капитана перенаправить поток данных с внешних сенсоров корабля на дисплей моего визора. «Горнило», похожее на зазубренный обломок тусклого металла, возникло прямо перед левым глазом, постепенно увеличиваясь на фоне звездной бездны. Вокруг корабля все ещё мерцали остаточные следы обреченной на провал попытки избежать гибели — экстренного перехода в реальный космос. Отчаянная надежда экипажа на спасение, которая не имела под собой оснований. «Горнило» было приговорено, всё, что ему оставалось — послужить ареной для моей последней битвы. Разлом, словно раковая опухоль, рос в кишках корабля, жадно вгрызаясь в наш мир и раздуваясь с каждой минутой.
Не знаю, почему он возник. Может, навигатор выбрал показавшийся ему коротким и чистым путь сквозь варп, не обратив внимания на тихий стеклянный звон, с которым вибрировало поле Геллера. Может, двум матросам на нижней палубе привиделся один и тот же кошмар, встретивший их и после пробуждения. Может, чей–то грандиозный разум аккуратно разложил тысячи случайностей по десяткам столетий, тщательно подгоняя их друг к другу, словно шестеренки вселенских часов. Бессчетные события могли породить разлом, и ни одно из них не имело для меня совершенно никакого значения.
В пусковой каморе меня ждала абордажная торпеда, похожая на вскрытую пулю. Палуба дрожала под ногами, пока «Спокойствие клинка» работало тормозными двигателями, останавливаясь относительно «Горнила». Наконец, два корабля словно замерли в пространстве на расстоянии трех тысяч километров друг от друга, и я забрался в тесную колыбель торпеды. Щелкнули магнитные замки, фиксируя мой доспех внутри, и автоматика закрыла входной люк. В опустившейся темноте я отключил поток данных с мостика и ненадолго дал волю мыслям. Именно тогда пришло единственное сожаление — перед последним боем мне хотелось бы попрощаться с братьями.
