наступить на острые наросты.
Бежал по спине буджума, который на мгновение замер от удивления – такого в его жизни, наверно, никогда еще не было.
И этого мгновения мне оказалось достаточно.
Со всей силы оттолкнувшись ногой от спины, твердой как асфальт, я распластался в прыжке, видя, как приближается ко мне спасительный берег… и вдруг завис в воздухе, завяз в нем, как муха в киселе. Но, в отличие от мухи, я сейчас не мог пошевелить ни одной из конечностей, и даже моргнуть не мог, превратившись в статую из плоти и крови. Лишь мозг, который уже отпустило боевое безумие, фиксировал, как мир вокруг меня стремительно тускнеет, теряет краски, становится плоским, ненастоящим – и как неотвратимо, словно упавшая надгробная плита, обрушивается на меня черное небо Зоны…
* * *
Академик Захаров откинулся назад в кресле, снял очки, потер переносицу.
– Ничего не понимаю, – раздраженно произнес он. – В литературе такие неожиданные подарки судьбы называются «рояль в кустах». Откуда, ктулху меня побери, взялся этот буджум? В сценарии наведенного гипносна я его не прописывал. Задачей эксперимента было понять последнюю реакцию Снайпера на неотвратимость смерти – и вот тебе пожалуйста, спина в болоте.
– А тебе не интересна скорость реакции Снайпера? – спросила Арина, задумчиво глядя на потухший черный экран. – Мне, например, любопытно, как он быстро сумел отреагировать на возможность спасения, ведь скорость подъема буджума со дна болота была более чем приличной. Это примерно как пробежаться по спинам львиного прайда, который гонится за антилопой, и не сорваться во время пробежки.
– Мне больше интересно появление его ножа в гипносне, – скривился Захаров. – Он тоже не был прописан в сценарии. Такое впечатление, что Снайпер сам переписывает под себя сценарии миров, в которые попадает, – в данном случае корректировки внесены в мир его сна, максимально приближенного к реальности.
– Либо эти корректировки вносит кто-то другой, – произнесла Арина.
– Мироздание? Предназначение? – усмехнулся академик. – Чушь собачья. Нет никакого предопределения событий, как и возможности внешнего управления ими. Это все не более чем хаотичный набор случайностей.
– Совсем недавно люди считали самым ужасным оружием пулю дум-дум, – усмехнулась Арина. – А потом один русский ученый изобрел водородную бомбу.
Академик почесал макушку.
– Грубо конечно, но доходчиво. И, наверно, справедливо. Ибо я сейчас, несмотря на множество проведенных анализов и экспериментов, не могу объяснить с научной точки зрения ни патологическую удачу Снайпера, ни его постоянное и неразрывное взаимодействие с этим проклятым ножом – он даже во сне с ним. Невероятно.
– Хотела бы я, чтобы у моего сына был такой помощник, как «Бритва» у Снайпера, – сказала Арина, бросив взгляд на заполненный полупрозрачной зеленоватой жидкостью вертикальный автоклав-колбу, стоящий в глубине лаборатории. Внутри автоклава в зеленом киселе плавало тело высокого, очень хорошо тренированного подростка примерно шестнадцати лет от роду, опутанное проводами и трубками. Лицо узника автоклава закрывала маска, к которой было подведено несколько шлангов, а на кистях рук и стопах ног были надеты резиновые чехлы, отдаленно напоминающие перчатки и ботинки.
– Беспокоишься о нем? – спросил Захаров, перехватив взгляд дочери.
– Нисколько, – покачала головой Арина. – Сбоев в программе роста «день за полгода» нет – ну и отлично. Мозг под воздействием аномальных нейростимуляторов замечательно усваивает гигабайты информации, скоро его IQ переплюнет мой. Мышцы растут по заданной программе, кости и хрящи укрепляются артефакт-коллагеном и по факту окончания роста скелета станут крепче стали. Регенерация будет примерно на два порядка выше и качественнее, чем у ктулху, пси-способности уже сейчас превышают…
– Ариадна, хватит, – засмеялся академик. – Ты этот доклад зачитываешь мне практически каждый день, и я уже знаю его наизусть. Понимаю – гордость матери за свое чадо и все такое, но у нас есть и другие дела. А с ростом и развитием твоего ребенка прекрасно разберется автоматика. Кстати, думаю, пора в его автоклав начать закачивать питательную газообразную взвесь – парень растет слишком быстро, и биологическая жидкость уже не справляется со своими функциями.
– Не называй меня этим именем, не люблю, – стальным голосом произнесла девушка. – Лучше скажи, удалось ли надежно залатать дыру в нооионосфере? Месяц назад пробой в ней чуть не отправил на тот свет меня, моего будущего ребенка и его папашу заодно.
Девушка кивнула на автоклав со спящим Снайпером.
– Да-да, помню, – кивнул Захаров. – Судя по приборам, дыра затянулась, и я до сих пор не знаю причину этого пробоя.
– Старый идиот, – прозвучало с вершины колонны жизнеобеспечения, на которую был водружен живой бюст профессора Кречетова. – Я еще два года назад доказал, что пробои в нооионосфере происходят, когда в одной из соседних вселенных случается глобальный временной катаклизм – это естественная реакция перегрузки информационного поля, общего для всей Розы Миров. Причем такой пробой напрямую не связан по временной линии – в другой вселенной могло тряхнуть год назад, а долбануло у нас сегодня.
– Очередной псевдонаучный бред, – рявкнул Захаров. – Доказал он, ха! Где они, те доказательства? Внутри головы, которая не может подтереть себе задницу, потому что ее нет?
– Плюнь на него, папа, – скривилась Арина. – Я б давно распылила его на атомы, если б он иногда не выдавал полезную информацию. Признаться, тот прорыв меня беспокоит не только потому, что он чуть не превратил мою замечательную фигуру в хорошо прожаренный стейк. Если Кречетов все-таки прав и долбануло там, а прорвало тут, то в нашей Зоне это не может пройти без последствий. Возможно, очень серьезных последствий.
* * *
Фыф поднял голову и прищурил единственный глаз, чтобы получше рассмотреть невиданное явление природы.
Раны неба затягивались. Медленно, словно там, за облаками гигантские хирурги неторопливо и обстоятельно зашивали их невидимыми нитями. Но что интересно – в эти трещины неведомая сила неумолимо затягивала огромные разожравшиеся аномалии. Одна за другой они исчезали в заживающих небесных ранах, словно ночные кошмары, что неизбежно пропадают с рассветом…
Мутант вздохнул и опустил голову.
Да, когда Фыф впервые увидел, что творится в голове Снайпера, он счел того опасным безумцем, которого лучше убить, чтобы тот не наделал страшных бед.
Но сейчас пришло понимание.
Этот хомо, которых его племя всегда презирало, похоже, был его лучшим другом – если, конечно, воспоминания в голове Снайпера не были придуманы им самим. Бывает такое при тяжелых расстройствах разума, и тогда человек ли, шам ли начинает верить в собственные фантазии.
Но Снайпер не был похож на сумасшедшего. Да даже если б и был – какая разница? Он вытащил его, Фыфа, из логова врага, где ему была уготована участь быть заживо растворенным в биомассу, суррогат для изготовления новых собакоголовых. И на вопрос, зачем ему это оказалось нужно, ответ был лишь только один.
Он спасал друга.
Настоящего.
С которым его связывало множество совместных приключений, когда они не раз выручали друг друга.
И сейчас, после
