по мере того, как огонь затухал на стене, пламя в моей груди разгоралось все сильнее, сжигая все остальные эмоции, превращая обычный гнев в холодную расчетливую ярость.
На экране пронесся ряд картинок, обозначивших, что связь с медстабами детей восстановлена, и эфир тут же взорвался их встревоженными голосами.
— Вик! Алин! Вы живы? Ответьте! Ну пожалуйста! — голос Рэфа был полон безысходности, а Лирэ просто монотонно повторяла наши имена, словно уже не надеясь нас услышать.
— Живые вроде. Подождите пару минут, — успокоив брата с сестрой, вновь заблокировал с ними связь и вызвал на экран Алин.
Глаза девушки светились таким гневом, что я заподозрил, что часть эмоций, вернувшихся ко мне, принадлежали ей. Лицо же ее потеряло ту детскую наивность, что периодически проскальзывала в ее поведении. Теперь же на меня смотрела девушка, которая начала понимать, что обратного пути для нее нет.
Стоило мне только включить звук, как на меня обрушились потоки ругательств, лишь изредка прерывающиеся обещаниями мучительной смерти.
— Видимо, зря я детям сказал про пару минут, — поморщившись от непрекращающейся истерики, подытожил я, слушая все, что она обо мне думает. Подумав, вновь отключил ей звук и, связавшись с Рэфом, сообщил, что скоро до них доберусь.
Пообещать, как обычно, оказалось значительно легче, чем исполнить. При попытке встать на ноги системы костюма протяжно завыли, сообщая об окончательном выходе из строя поврежденной ноги, которая превратилась в неподвижную колодку.
Прикинув, что смогу дохромать до контейнера хотя бы на одной рабочей конечности, используя вторую в качестве опоры, попробовал встать на обе ноги. Встав в полный рост, сделал шаг вперед, затем еще и еще.
Скорость оставляла желать лучшего, и я едва ли успел пройти половину пути, когда поврежденная часть, раскуроченная мелкими «обезьянами», сильно заскрипела, и я почувствовал обжигающую боль в и так раненной ноге.
Извернувшись, мне удалось увидеть сквозь осыпавшийся ремонтный «герметик», что тонкая трубка, неизвестно для чего служащая, вошла в икроножную мышцу, разрывая ее.
Не отключился я, наверное, благодаря только очередной порции обезболивающих, что ввел мне искин, своевременно реагируя на мои повреждения.
Волна холода пробежала по всему телу от головы до кончиков пальцев, вымораживая меня изнутри. Но костер, на котором какой-то садист жарил мою бедную ногу, всего лишь немного поутих.
Из-за холода мысли в голове стали путаться, и я, еще не до конца осознавая, начал падать на пол лицом вперед. Очередной удар тупой болью отозвался во всем теле, заставляя вскрикнуть.
Искин вопил, не взирая на мои попытки его отключить, о возможности интоксикации из-за превышения допустимой концентрации лекарств организме и возможном повреждении внутренних органов.
Из всей этой медицинской терминологии, периодически доходящей до меня, понял, лишь то, что больше болеутоляющих не получу. Это меня так расстроило, что я бы даже заплакал, не будь мой организм настолько сильно обезвожен.
Сквозь туман в голове пробились чьи-то голоса. Точно, Лирэ и Рэф. Я же должен был освободить их. Не дать умереть. Я же обещал!
Вытянув вперед руку, подтянулся на ней, помогая непострадавшей ногой. Двигаясь вперед, словно на половину парализованная гусеница, я в полузабытье твердил про себя, что нельзя терять сознание. Каждое движение отдавалось болью в ноге, но именно благодаря ей я окончательно не потерял сознание.
Проползая мимо туш поверженных врагов, поймал себя на мысли, что даже немного завидую им. Лежат такие тихие, никуда не торопятся. Вот бы мне так. Мертвые? Ну да, это небольшая плата за спокойствие. Может, все-таки стоит немного отдохнуть? Совсем чуть-чуть.
С трудом отвесив себе воображаемую пощечину, отвел взгляд от этих «счастливчиков» и пополз дальше. Чертовы цифры, отмеряющие расстояние до контейнера, едва менялись, вызывая дикое раздражение. Казалось, что каждый пройденный метр превращался для меня во все сто.
До цели я все же дополз. Упорность мне в этом помогла или упоротость, это дело десятое, но, когда моя рука коснулась стенок контейнера, чуть было не потерял сознание от радости. Вот обидно-то было бы.
Моя нога горела таким адским пламенем, что казалось, будто я засунул ее в лаву, да еще пару поленьев подбросил, дабы ярче горело. Терпеть не было сил, и я, не доставая до затвора, просто пробил рукой угол створки и выгнул ее наружу, предварительно сообщив детям, чтобы они отошли подальше.
После этого, наплевав на предупреждения искина и молчаливые возмущения Алин, чей коммуникатор я до сих пор не активировал, в обход правил безопасности, воспользовавшись аварийными протоколами, ввел себе очередную дозу анестетика.
Спохватившись, до того, как отойти в страну розовых «обезьян», что уже как пол часа весело кружились вокруг меня, дал команду на разгерметизацию брони и включил разговорное устройство Алин.
Следующий период жизни почти выпал у меня из памяти. Как меня выковыривали из покорёженного «голема», я не помнил. Лишь изредка приходя в себя, понимал, что еще жив.
Какой был по счету день после нашего прибытия в этот ангар, точно сказать не мог. Может быть, пятый, а может, двадцать пятый. Приходил в сознание лишь только для того, чтобы опять впасть в забытье.
Встать с постели у меня не получалось, да что там встать, я даже глаза открывал с трудом. Со зрением творилась какая-то ерунда. Все вокруг было расплывчато, как бы я не напрягал зрение.
Со слухом тоже творилась какая-то ерунда. Громкость окружающего меня мира постоянно скакала. То я не мог разобрать, что мне говорит стоящая предо мной Лирэ, то слышал, как тихо бормочет во сне Рэф. Но самое плохое: я вновь перестал понимать их речь.
Этот период бездействия превратился для меня в сущий кошмар. Когда я бодрствовал, меня беспокоило, что Алин могла рассказать детям, кто убил их семью. Из-за отключения лингвиста опасения лишь усиливались, ухудшая и без того плохой аппетит.
Стоило мне впасть в забытье, как меня настигали кошмары, еще больше изматывающие, чем бодрствование. Постоянные видения о событиях, творившихся в этом ангаре, перемежались с моими собственными злоключениями, причудливо перемешиваясь и создавая совершенно безумные комбинации.
На каком по счету пробуждении ощутил укол в плече, я вряд ли когда-либо смогу сказать, но в теле появилась легкость, а мысли, наконец-то, стали четкими, позволяя адекватно воспринимать окружающий мир.
— С пробуждением, Виктор, — фраза, прозвучавшая на русском, пусть и с каким-то странным акцентом, сработала похлеще самого мощного энергетика, заставляя вскочить с постели. Ну как вскочить, лишь дернул одеревеневшим телом, но, по крайней мере, я его ощущал полностью.
Прекратив попытки встать, смахнул с лица влажное полотенце и, прищурившись,
