– Ну, раз готово, пойдем. Поглядим, как и что.
Сопровождаемый идущим сзади денщиком, Алексей прошел по улице, на которой выбитыми зубами торчали разрушенные дома, и вышел к крепостной стене. На небольшой утоптанной площадке уже строилась подчиненная штабс-ротмистру конно-охотничья команда. Унтера под присмотром фельдфебелей подравнивали ряды, на крайнем левом фланге нетерпеливо перебирали ногами удерживаемые коноводами несколько вьючных лошадей. За всей этой обычной армейской суетой сбоку поляны наблюдали молодой подтянутый прапорщик и стоящий рядом с ним бедновато одетый крестьянин, судя по всему, проводник из местных.
Заметив появившегося штабс-ротмистра, прапорщик подал команду «Смирно!», дождавшись ее выполнения, строевым шагом двинулся навстречу Орлову и доложил о готовности сводного отряда к набегу.
– Хорошо, Сергей Олегович. Никто не отказался?
– Никак нет, Алексей Евграфович.
– Ну, что же. Сейчас проверю готовность, два часа на отдых и, когда окончательно стемнеет, – пойдем. – Орлов прошел к стоящим в строю нижним чинам, на ходу вспоминая, как первый раз присутствовал при обстреле крепости. Снаряды вздымали гигантские столбы грязи и воды, выбивали в земле целые кратеры. Кирпичные строения разваливались, деревянные избы горели, бетонные укрепления давали огромные трещины в сводах и стенах. Проводная связь была прервана, шоссе испорчено воронками, а окопы, пулеметные гнезда, блиндажи – стерты с лица земли. Увиденное тогда сильно впечатлило европейских корреспондентов. Алексей, исполнявший заодно и обязанности цензора, читал позднее написанное англичанином: «Страшен вид крепости, окутанной дымом, сквозь который то здесь, то там вырывались огромные огненные языки взрывов; столбы земли, воды и целые деревья летели вверх; земля дрожала, и казалось, ничто не может выдержать этого огня, ни один человек не выйдет целым из железного урагана».
Но люди держались, оказавшись крепче и бетона и стали. Артиллеристы даже ухитрились подавить огонь нескольких сверхтяжелых мортир. Но обстрелы продолжались. Чтобы избавить позиции полка от очередного обстрела, Алексей предложил отправить в тыл германских войск отряд охотников, усиленный крепостными саперами. И вызвался исполнить эту задачу временно подчиненной ему конно-охотничьей командой.
В отличие от обычной полковой разведывательной команды, насчитывавшей по штату восемьдесят шесть конных разведчиков, в отряде штабс-ротмистра была почти сотня человек, в том числе «охотники» – добровольцы из казачьих сотен и саперы из крепостной саперной роты. Командир полка поглядывал на этот «партизанский отряд» с некоторым неодобрением, но, во-первых, командовал «партизанами» прикомандированный офицер, который подчинялся полковнику только по службе, а во-вторых, несколько блестяще проведенных боев сделали «охотников» и их командира весьма популярными персонами как в крепости, так и в газетах. Поэтому командир полка предпочел отстраниться от непосредственного командования, тем более что ему хватало забот. Так что штабс-капитана Орлова он своими распоряжениями не донимал, и конно-охотничья команда вела, по сути, «свою войну», терроризируя противостоящие части германского ландвера неожиданными набегами.
Едва стемнело, в окопах передового охранения полка стало людно. Несколько казаков сосредоточенно готовились «навестить» германские окопы и снять охранение.
– Мужик, подь на-час (на минутку), – подозвал к себе проводника хорунжий Григорий Мелехов. Отведя крестьянина в сторонку, он несколько минут что-то увлеченно с ним обсуждал. Потом собрал в кружок пластунов и что-то рассказал им, показывая куда-то в сторону позиций германцев рукой. После чего первые казаки начали выбираться из окопов. А хорунжий подбежал к Орлову и, отдав честь, доложил:
– Усе готово, вашбродь. Первые пошли, а мы следом. Мужик сказал, что справа от нас овражек есть, так мы, вашбродь, им к пулеметной точке подберемся.
– Хорошо, хорунжий, действуйте. Жду сигнала. С богом!
– Есть, вашбродь! – Небрежно отдав честь, Григорий бегом вернулся к своим и одним из последних исчез в темноте…
Пока часть казаков бесшумными тенями пробиралась по овражку, указанному проводником, выбравшиеся первыми по-пластунски добрались до окопчиков с охранением. Тем временем штабс-ротмистр по ходу сообщения вернулся к стоящему в полной готовности отряду.
Взяв из рук денщика поводья своего Орлика, Алексей осмотрелся. Вокруг в практически полной тишине, изредка прерываемой легким, еле слышным звоном упряжи или глухим перестуком обернутых тряпками копыт о землю, двигались всадники. Все терпеливо ждали сигнала.
И он поступил. Подбежавший унтер Овчинников даже не успел открыть рот, когда Орлов уже скомандовал.
– На конь! Вперед, марш!
Задумка, как признавал в глубине души Алексей, несла большую долю риска, и при других обстоятельствах начальство, что полковое, что крепостное, вряд ли разрешило бы так азардовать[3]. Одно только преодоление линии германских окопов в конном строю чего стоило. Но Орлов считал, что риск вполне оправдан, все же ландвер, пусть и обстрелянный, – это не кадровые части. А добраться до позиций осадной артиллерии пешком за короткую летнюю ночь они просто не успевали.
И риск вполне оправдался. На участке просачивания казаки-пластуны вырезали часовых и захватили пулеметное гнездо. Поэтому отряд проскочил передовую линию без задержек и помех. Если кто-то из германцев и видел скачущих прямо через окопы почти незаметных в неверном свете луны всадников, то, похоже, принял их за привидения. Тревога так и не поднялась.
Не останавливаясь, на ходу, казаки подобрали на свободных коней группу Мелехова. И конно-охотничья команда, практически бесшумно топоча по земле обернутыми тряпками копытами коней, устремилась в тыл немецкой армии…
До позиций осадных мортир добрались без происшествий.
А вот тут получилось совсем не по плану. Если в указанном проводником месте расположения артиллерийского склада было тихо и группа Мелехова спокойно принялась за свое привычное дело – вырезать караул, то у орудия кипела работа. Грохотал локомобиль, горело несколько электрических фонарей, гремел инструмент. Солдатики, облепив гигантскую мортиру, ремонтировали невидимые в темноте повреждения.
– Разъядись оно тризлозыбучим просвистом триездолядской свистопроушины, – не сдержавшись, выругался Орлов. – Что будем делать? – передавая бинокль прапорщику Сергееву, спросил он скорее самого себя, чем субалтерн-офицера.
