Одинцов нетерпеливо протянул руку — в холодном оружии он знал толк, и оно являлось его давней страстью. Чель оказался тяжелым, словно двуручный рыцарский меч. Примерившись и отступив от стола, он размахнулся, но конец рукояти больно стукнул его по локтю. Эта штука была коварной и требовала изрядного искусства! Сделав еще пару выпадов и замахов, он сообразил, что рукоятку надо держать примерно на двадцать сантиметров от гарды, как делал это Ильтар, а длинный ее конец должен в момент удара уходить под мышку. Хайрит с улыбкой наблюдал за ним.
— Чувствуется кровь Севера, — пробормотал он наконец. — Но ты бьешь челем словно мечом, а я же сказал, что это — не меч, не копье и не…
— …секира, — закончил Одинцов, оглядываясь. — Где-то тут была вторая половинка твоего роскошного походного кресла… Ага, вот! — Он подцепил остатки табурета кончиком клинка и подбросил вверх, намереваясь нанести мастерский удар. Замах, рукоять скользнула в ладони, лезвие метнулось вперед…
Раздался громкий треск и одновременно вопль Ильтара. Одинцов поднял на него глаза — вождь хайритов потирал затылок, ножки табурета свешивались у него с шеи, ветер с моря полоскал края огромной прорехи в стене палатки.
— Пока что ты располовинил мой роскошный походный шатер! — произнес хайрит и расхохотался. Похоже, с чувством юмора у него все в порядке, отметил Одинцов. — И набил мне шишку! С другой стороны, стой я чуточку левее… — Он задумчиво покосился на прореху, снял с шеи деревянное украшение и выкинул в дыру; потом решительно потянул к себе оружие.
— Так вот, Эльс, повторяю тебе еще раз: это — чель, а не меч, не копье и не секира! — Пристыженный Одинцов слушал, опустив глаза. — Он заменяет и то, и другое, и третье, но ни один боец, как бы хорошо он ни владел обычным оружием, не сумеет устоять против мастера челя. А Ольмер — мастер! Ха! Клянусь Альритом, нашим прародителем, и всеми Семью Ветрами, он разделает тебя как быка, предназначенного для лагерного котла!
Но на этот счет у Георгия Одинцова было иное мнение.
Ночь он провел в шатре Ильтара, на огромной пушистой шкуре, которая, как сказал его новый родич, принадлежала горному волку. Спал крепко, но пробудился еще до рассвета, поднялся, стараясь не потревожить храпевшего рядом вождя, и вышел из палатки. В лагере хайритов и на плотах, причаленных к берегу, царила тишина. Тихо плескали волны, слышалась редкая перекличка часовых да сонное пофыркивание тархов, сгрудившихся в большом загоне. С севера веяло запахом трав и влажной земли, с юга текли соленые морские ароматы, и если закрыть глаза, казалось, будто очутился Одинцов где-то на Кубе, или на берегах Никарагуа, или в той же Эфиопии, рядом с прозрачными водами Красного моря.
Он запрокинул голову, посмотрел на небо. Нет, это берег не Красного моря и не Карибского… вообще не Земля… Две луны, серебряная и бледно-золотая, повисли на водами, расстелив по их темной поверхности зыбкие дорожки. Звезд виднелось много больше, чем в земных небесах, — должно быть, тысяч пять или шесть, и сидели они в темном бархате ночи так густо, что путался еще непривычный рисунок созвездий. Звезд много, но ничего похожего на Млечный Путь, только слабо светящееся овальное пятно мерцает в зените. Газовая туманность? Или что-то другое, таинственное и безмерно далекое?
Одинцов вздохнул, отвел глаза. Свежий кисловатый запах трав, донесенный ветром, вдруг напомнил о последней беседе с Шаховым. Так благоухал лимон, нарезанный крупными дольками… лимон на блюдце, белом, как сибирский снег… Долго они в тот раз проговорили — часа, должно быть, три. А потом…
* * *
Потом был другой кабинет, скорее даже закуток рядом с залом стартового комплекса. Ни окна, ни телефона, ни компьютера, один лишь пустой стол да пара неудобных стульев из гнутых алюминиевых трубок. Стеклянная перегородка отделяла крохотное помещение от лаборатории, залитой ярким светом, и сквозь нее Одинцов мог видеть большой контейнер на плоских лапах подъемного устройства и нависавший над ним раструб колпака. Колпак был антенной, направлявшей излучение, а подъемник — частью криотронной системы. Когда совершится ДС-переход, саркофаг с телом испытателя опустится вниз, в подземный бункер под стартовой площадкой… Но это произойдет лишь в том случае, если он не вернется за пару ближайших часов. Если будет ясно, что он еще жив, но задержался на Той Стороне.
Колпак и контейнер находились в центре зала. У стены, охватывая их полукольцом, шел огромный пульт с двумя десятками экранов и рабочих панелей; по экранам скользили столбики цифр и загадочные кривые, панели переливались разноцветными огнями. В зале царила суета. Помощники и ассистенты Виролайнена бродили от экрана к экрану, всматривались в сотни датчиков и узоры мерно вспыхивавших сигнальных ламп, что-то регулировали, отстукивали команды на клавиатуре, совещались, многозначительно кивая головами. У саркофага двое техников в синих халатах проверяли подъемный механизм, а молоденькая медичка из группы жизнеобеспечения подключала блестящие гофрированные шланги. С половиной из этих людей Одинцов был знаком, встречались в буфете, в коридорах или в автобусе во время поездок в Новосибирск, других помнил только в лицо, не зная ни имени, ни должности. Кроме них, имелись зрители — на балконе, что выдавался широким полукругом с той стороны, где не было пульта и приборов. Дань традиции! Ходоков всегда провожали, даже если погружение занимало пять секунд.
Он задумчиво сдвинул брови и повернулся к Виролайнену. Бледные губы старика шевельнулись.
— Колеблетесь, полковник? Ну, я вас не неволю, все еще можно отменить или отложить. Это была не моя идея.
Одинцов покачал головой:
— Не надо ни отменять, ни откладывать, Хейно Эмильевич. Я готов. Пожалуй, мне даже интересно. Как первый раз в десант… в году этак…
Виролайнен скривился:
— Избавьте меня от ваших армейских воспоминаний, полковник. Я уже знаю, что вы герой. Нормальный герой… Это не я о вас сказал, это Шахов. Что же до всего остального… Условия вам известны: премия за каждую секунду сверх «черновской дюжины». Если продержитесь дольше полутора минут, поздравим с рекордом и еще одной премией. Ну а если пять… — Он развел руками. — Впрочем, смотрите по обстоятельствам. Я не берусь прогнозировать, где вы окажетесь и в какой… гмм… плоти.
— Я понимаю. Шахов мне все объяснил.
— Тогда вы знаете, на что идете, и мне остается добавить немногое. Вы, — академик ткнул в Одинцова сухим пальцем, — можете попасть хоть в космос, хоть в жерло вулкана, хоть в океан, но в любом случае ваша физиология будет приспособлена к внешней среде, так что гибель из-за ее враждебности исключается. Другое дело, шок… Гурзо вас инструктировала?
