– Найди веревку, – жестко приказал он, чтобы вывести ее из ступора. – Или шнур, провод… Что-нибудь. Быстро!
Зоя вздрогнула, глянула на него ошеломленно и опрометью выскочила из комнаты. На самом деле, никакая веревка Караваеву была не нужна. Четыре брючных ремня в опытных руках вполне могли заменить ручные и ножные кандалы. Поэтому, когда через пять минут она вернулась, неся в руках шнур от штор в спальне и какую-то жалкую веревочку из тех, которыми перевязывают пакеты, все было уже кончено. Поль лежал, связанный по рукам и ногам, и с кляпом во рту, а трупы его быков были обысканы и освобождены от документов, оружия и денег, а сам Илья выровнял, наконец, сбитое "акробатикой" дыхание и перетерпел приступ боли в боку.
– Вот, – сказала Зоя, входя в гостиную и показывая Илье свои находки.
– Спасибо, – кивнул Илья. – А теперь выпей коньяка, отдышись, и иди к Веронике. Сюда не заходи и вообще из детской ни ногой! Это приказ. Ты меня поняла?
– Да, – как-то совершенно по-детски кивнула Зоя.
– Молодец, – похвалил ее Илья, понимая, что пережитый всего пару минут назад ужас так просто ее не оставит. Он еще вернется, и сейчас важно было сделать так, чтобы его возвращение не оказалось для Зои фатальным.
Он быстро подошел к столу, налил в первый попавшийся под руку бокал коньяк почти до краев, и кивнул на него женщине:
– Пей! И без разговоров!
Она и не спорила. По-видимому, его тон и властная манера говорить, с которой Зоя еще не сталкивалась, подействовали на нее самым положительным образом. Она не стала ни о чем спрашивать, и на трупы не таращилась – "Приходилось видеть?" – а молча подошла к столу, взяла бокал и молча выпила его залпом. Потом постояла секунду, опираясь на столешницу и мотая головой, как будто пыталась вытрясти из волос, набившийся туда сор, и, едва только немного пришла в себя, сразу же схватила оставленную Ильей пачку "Ахтамара". Но руки ее не слушались, и Зое пришлось потрудиться, чтобы вытряхнуть сигарету – Илья не вмешивался – но с этим она, в конце концов, справилась, но только для того, чтобы вдруг застыть с зажатой в ощутимо дрожащих пальцах сигаретой, словно не знала теперь, что делать дальше.
Караваев щелкнул зажигалкой и дал ей прикурить.
– Еще хочешь? – спросил он, имея в виду коньяк.
– Нет, – мотнула она головой и посмотрела ему в глаза.
Ну что сказать? Все, что она не могла ему сейчас рассказать о своей жизни, и все, о чем хотела бы спросить, но не спросила, все это было в ее взгляде. А остальное Илья вполне мог домыслить и сам.
– Иди, – сказал он. – Разрешаю тебе сходить на кухню, – усмехнулся Илья. – Завари себе чай, или кофе свари, и иди к Веронике. И ни о чем не думай, это теперь мои заботы.
– Твои… – Зоя обвела гостиную долгим взглядом, как будто пыталась ее запомнить, или, напротив, вспомнить, потом задержала взгляд на все еще находящемся без сознания Поле, и, подойдя к нему вплотную (ей и идти-то, было – два шага сделать), остановилась над ним на мгновение и неожиданно резко и сильно ударила ногой в пах.
6.
Удивительно, как много дел можно сделать за полтора часа. Но это факт, и за полчаса можно успеть не меньше, просто тогда нужно "бежать", а Илья никуда не торопился. Убраться из дома им следовало до рассвета, но "до" не означает немедленно. И, следовательно, времени у них – а значит, и у него – было более, чем достаточно.
Первым делом он убил "пятого". Водитель, как и предполагал Илья, сидел в Дончаке, курил и слушал какую-то незатейливую современную музыку. Он был настолько уверен в своих комбатантах,[22] что даже не следил за подъездом дома. Караваеву не пришлось ни ловчить, ни прятаться. Не надо было только шуметь и совершать резких движений. Последнее было даже важнее первого. Музыка в салоне автомобиля гремела так, что этот рыжий мудак не услышал бы даже перестрелки. А вот на резкое, выбивающееся из фона движение он, пожалуй, мог и среагировать. Но Илья ему такого шанса не дал, и все закончилось, по сути, не успев и начаться. Единственным неудобством оказалось то, что труп пришлось оставить в машине. Ну не тащить же его, в самом деле, через пустынную улицу в дом! Какой-нибудь полуночник вполне мог оказаться в это время у окна. Поэтому Илья только перетащил тело назад и, уложив за задними сидениями, прикрыл найденным тут же брезентом, чтобы Вероника его не увидела и не испугалась.
Уладив, таким образом, дела с на улице, Караваев вернулся в дом и занялся, как раз успевшим придти в себя, "красавчиком" Полем. Тип этот был тертый, так что, очнувшись после "нокаута", наверняка, осознал, в какое дерьмо влип, и естественно попробовал "пободаться". К тому времени, когда Илья вошел в гостиную, "красавчик" успел уже добраться до стола, но освободиться от пут, разумеемся, не смог, точно так же, как и вытолкнуть языком кляп, прижатый к губам его же собственным носовым платком. Минуту или две, Илья стоял над ним, ничего не говоря, а, только внимательно рассматривая, покрытое потом лицо и бешено вращающиеся глаза, силящиеся вступить с ним в разговор. Потом так же молча вышел из гостиной, прошел в спальню, где на трюмо лежал большой маникюрный набор Зои, и заговорил только тогда, когда снова подошел вплотную к лежащему на ковре Полю.
– Ты даже не представляешь себе, парень, – сказал он спокойным "повествовательным" голосом, открывая на глазах у Поля большой кожаный футляр. – Что можно сделать с таким большим мальчиком, как ты, с помощью таких вот маленьких штучек. Тебе будет очень больно, приятель, но, главное, тебе будет очень обидно умирать евнухом, понимая, что все это геройство было напрасным, и вполне можно было просто получить пулю в лоб и так не мучиться. Ты меня понимаешь?
Впрочем, на быструю сговорчивость этого типа Караваев не надеялся, и потому совершенно не расстроился, когда, вынув Полю кляп, получил в ответ не благодарность, как можно было бы ожидать, и не согласие на добровольное сотрудничество, а поток банальной брани на четырех языках, включая сюда, и русский.
– Ну, извини, – сказал он, разводя руки. – Я хотел, как лучше.
"Материал" следовало дожимать. Без настоящей боли, такой человек, как этот, никогда не поверит, что пытать людей может не только он сам, но и среди этих других, которых он на самом деле за людей не считал, может найтись вдруг кто-то, кто не дрогнувшей рукой и, не изменившись при этом в лице, отрежет ему яйца и будет с вежливым интересом наблюдать за тем, как он корчится от нестерпимой боли на измазанном кровью бухарском ковре.
– Я же тебя предупреждал, парень, – сказал Илья, тщательно перебинтовав рану, и, освобождая теперь "клиента" от кляпа. – А ты мне не поверил. За лоха держал.
