Ошвартовались мы уже в сумерках. Посоветовавшись с Акакием, я решил команду не распускать — кто его знает, как пойдут дела во Пскове?
С утра Акакий ушёл на торг искать оптового покупателя и вскоре вернулся сразу с двумя купцами. Оба полезли в трюм, долго осматривали товар, сразу делая записи на дощечки. Когда вылезли, начали сразу делить товар между собой и чуть не подрались. Каждый хотел забрать самые лакомые куски. Наконец они договорились между собой, ушли и вскоре вернулись с подводами.
Весь день команда перетаскивала товар на причал, и Акакий долго пересчитывал полученные деньги, поскольку купцы рассчитались мелкой монетой.
К вечеру трюмы нашего корабля были пусты, и все уселись у мачты. Согласно договору, я отсчитал из вырученных денег заработок рязанцам, Егору, Фролу, Акакию, и только потом — себе. Не забыл и о семьях погибших купцов.
— Есть недовольные заработком?
— Нет, всё по–честному, как и договаривались.
— Всё, мужики, я вам больше не указ — свободны. Фрол с Акакием обратной дорогой в Муром пойдут; хотите — договаривайтесь с ними на обратный путь, а сочтёт Акакий нужным, так и на постоянную работу возьмёт.
— Возьму — чего же не взять? Люди работящие, опыта набрались на судне. Опять же думаю — в Пскове прикупить товар надо, а в Твери али Рязани — продать, чтобы вхолостую до Мурома не плыть. Глядишь — и себе деньгу заработаем, и в купеческие семьи доля весомее будет.
— Верно мыслишь, кормчий. Напоследок переночую на судне, если не возражаешь, да с утра в город подамся.
— А ночуй — места много: пока товар нужный найдём, пока погрузимся, мыслю — не один день простоим.
По случаю получения денег устроили небольшой пир. Рязанцы разошлись — хотели на берег сбегать, в ближайший трактир — за дополнительной выпивкой, но Акакий сдвинул брови:
— После работы можно и отдохнуть и выпить, однако пьяниц на судне не потерплю. Завтра груз таскать придётся, а какие с вас работники будут? Да и деньги целее будут — домой больше привезёте, близких подарками порадуете.
Рязанцы виновато переглянулись и стали укладываться спать. Улёгся и я.
Не спалось. Вся команда уже храпела, только я ворочался с боку на бок. Одолевали вопросы: «С чего начать жизнь во Пскове? Где жить? Купить дом или снимать угол?» Деньги на покупку дома и безбедное житьё на год–два у меня были, но деньги имеют свойство быстро заканчиваться, сколько бы их не было.
Решил я для начала остановиться на постоялом дворе, поговорить с людьми, узнать новости. Коли и здесь лютуют кромешники, так лучше и не обрастать корнями, а искать другой город.
Последний раз переночевав на ушкуе, я утром, после завтрака попрощался с командой. Собрал свои скудные пожитки, в основном — оружие да деньги, причём собралось их изрядно — медяки за охрану судна, серебряные акче за лекарскую работу с Джафаром в Стамбуле и мешочек с золотыми дирхемами от визиря, по весу — около четырёх с лишним килограммов набралось.
Окинув с берега прощальным взглядом ушкуй, я мысленно пожелал команде удачи и направился в город.
Псков произвёл на первый взгляд вполне благоприятное впечатление — на улицах было много народа, на торгу кипела бойкая торговля, звонили колокола церквей. Сравнение с полувымершим Новгородом — явно в пользу Пскова.
Я устроился на постоялом дворе, где снял большую комнату о двух окнах, с широкой постелью. Сложив деньги и пожитки в сундук с замком, я отправился на торги — здесь быстрее всего можно было завести знакомства и узнать последние городские новости. Правил в городе умный князь Юрий Токмаков. После расправы над Великим Новгородом, когда пришёл черёд Пскова, князь так ласково и обходительно сумел принять Ивана Грозного, что город избежал массовых казней и больших грабежей. По совету князя на всех улицах города тогда стояли столы с яствами и такая неожиданная покорность умилосердила гнев царя. А после посещения кельи старца Николы Иван и вовсе покинул город, дозволив грабить только имения богатых людей и не трогать иноков и священников.
На торгу было много иноземцев: датчан, голландцев, немцев — встретились даже англичане. Купцы скупали меха, воск, пеньковые верёвки, большая часть которых шла на оснащение строящихся кораблей. Продавали же иноземцы медь в слитках и листах, железные крицы, пользовавшиеся большим спросом. Для открытия залежей железных руд под Курском и на Урале время еще не подошло, и местные умельцы добывали железо из болот — довольно скверного качества. Потому иноземное железо — шведское, немецкое — шло по высокой цене, но всё равно — раскупалось быстро.
А еще иноземцы продавали оружие, как холодное высокого качества — в частности, испанское и немецкое, так и огнестрельное. Тут выше котировались французские и английские пистолеты и мушкеты. После недолгих раздумий я приобрёл себе пистолет с запасом пороха и пуль.
Один из купцов–чужестранцев отважился даже продавать одежду европейского покроя — впрочем, без особого успеха.
Наслушавшись, сам того не желая, чужих разговоров, к концу своего похода на торг я уже знал цены на товары, последние городские и российские новости. Меня не могло не порадовать известие об уходе крымчаков в свои владения. Всех ужасали размеры разорения земель русских, а в Тавриду Девлет–Гирей угнал более ста тысяч пленников, угрожая повторением похода при отказе царя отдать Казань и Астрахань. Жители уже знали о жутком пожаре в Москве и о том, что Иван Грозный согнал крестьян из окрестных деревень для расчистки города, а также об указе царя собрать плотников и каменщиков для восстановления города. Ходили слухи об увеличении налогов для того, чтобы обеспечить строительство Москвы, а также о войне с ливонцами.
На постоялый двор я возвращался, обдумывая услышанные новости. До моего временного пристанища оставалось всего ничего — один квартал, когда из‑за высокого забора я услышал звуки ударов плёткой, мужской крик: «Изыди, сатана, чур меня, чур!» Внезапно крик оборвался, завизжала женщина.
Я уж было прошёл мимо, да любопытство заставило остановиться. На татей так не кричат — с ними дерутся.
Я подпрыгнул, ухватился руками за верхний край забора, подтянулся и забросил ногу на забор. За забором стоял двухэтажный деревянный дом — явно не из бедных. Во дворе лежал на земле мужик в окровавленной рубахе и штанах, прижимая руки к животу. Из‑под пальцев сочилась кровь. Буквально в двух шагах от него дюжий опричник держал молодую женщину за руки, а второй раздирал на ней платье. Платье с треском разорвалось, обнажив груди, и кромешник тут же за них ухватился.
От удара ногой резко распахнулась дверь, вылетела брошенная подушка, и вышел ещё один кромешник, таща за волосы ещё одну женщину, судя по одежде — служанку. Меня пока ещё не видели, а я сидел верхом на заборе и колебался — что делать. И что мне так «везёт» на кромешников? Лучше бы с татарами воевали, чем в городах бесчинствовать. Спрыгнуть обратно на улицу и отправиться на постоялый двор? Или вмешаться? Если вмешаюсь, добром для кромешников это не кончится, но и мне тогда хоть из Пскова беги. Однако и спокойно смотреть на это похабство сил нет.
Тем временем двое опричников уже подмяли женщину, и один из них взгромоздился на неё. Была не была! Меня ещё в городе никто не знает, поменяю одежду — может, и сойдёт с рук.
Я спрыгнул во двор и только тут понял, какую оплошность совершил. Сабля осталась на постоялом дворе — не ходят на торг с оружием. Купленный пистолет хоть и заткнут за пояс, но не заряжен.
Кромешник, тащивший служанку за волосы, удивился, увидев, что я перепрыгнул через забор, но волосы не отпустил. Сразу видно — не воин. Опытный вояка в такой ситуации бросил бы всё лишнее, освободил себе руки и выхватил саблю. Заминка стоила ему жизни — я выхватил свой поясной нож и сильным броском вогнал ему в сердце. В два прыжка подскочил к нему и из его ножен выхватил его же саблю. Она была в крови — вероятно, ею он ударил хозяина в живот. Я взмахнул саблей и срубил голову второму опричнику. Третий опричник, что увлёкся насилием, ещё ничего не понял, лишь пыхтел и пускал слюни.
