что беспристрастным я сейчас не смогу быть. Мне сейчас хочется пожелать только одного — убей их всех. А потом воскреси и убей ещё раз!
Ни слова не говоря, разворачиваюсь и выхожу. Да, совета получить не получилось, простите за тавтологию дважды, но наш аналитик сегодня явно не аналитик. Придётся решать самому. Но у меня решение одно. Наказать! Всех причастных. Через пару часов выйдет данный мною срок. Возвращаюсь к столу, с которого я так и не попробовал даже корки хлеба. Сажусь обратно к любимой. Пустая тарелка так и стоит, дожидаясь едока. Народ косится на меня, но не дёргает, ни о чём не спрашивает. С первого взгляда понятно, что досталось им знатно. Как минимум морально.
Ладно, рефлексировать можно вечно, нужно подкрепиться. Накладываю себе поесть, в руке появляется бокал. Кто мне его вручил, я даже и не заметил. Встаёт Дима:
— Друзья! В это нелёгкое время, когда мы потеряли столько друзей, к нам вернулась надежда в виде Саши. Предлагаю почтить всех тех, кого с нами больше нет, минутой молчания.
Все дружно поднялись. Кто-то закрыл глаза, кто-то, наоборот, жадно разглядывал меня. Выпили, не чокаясь. Опустились на лавки и стулья и принялись за еду. Два часа пролетели незаметно. Солнышко начало клониться к горизонту. Да, пора. Поднявшись и помахав друзьям, а так же так и оставшимся незнакомым ребятам рукой, телепортируюсь в штаб. Конечно, я мог бы создать проекцию, но, когда нас несколько, впечатления слегка смазываются, выглядят неполными. А я хотел чувствовать всё. Новый генерал, имени которого я так и не узнал, сидел на стуле и крутил револьвер в руках. Увидев меня, он встал, взвёл курок и спросил:
— Что, пора? Разрешишь мне сделать это самому? Мне важно сохранить честь офицера.
Я просто молча кивнул. Он, ни секунды не колеблясь, поднял револьвер, вставил дуло в рот и нажал на курок.
Я остановил время в последний момент. Боёк уже стукнул по капсулю, и сейчас внутри гильзы начиналась химическая реакция, которая вытолкнет кусочек свинца прямо в мозг бывшего друга Иваныча. Я устало сел на диван, глядя на самоубийство человека чести. Растянутое по времени минимум на пару часов. Потому что моя остановка времени — не остановка, а огромное замедление. Впрочем, об этом я уже говорил. А я сидел и не знал, как мне поступить. Вспомнились слова Сашеньки, что не стоит грести всех под одну гребёнку, что есть люди, которые просто выполняли приказ. Потому как обязаны. Чёрт! Это слабость! Они все должны сдохнуть, суки. Все! Я заметил появление света во рту у нового генерала. О! Порох сгорел, похоже. И пуля вошла в ствол. Совсем недолго осталось. Я устроился поудобнее и собрался насладиться зрелищем очень медленно разлетающихся мозгов. Всех убью, один останусь!
Потом мысли просто провалились в никуда. Полностью пропали. Я сидел и тупо ждал медленной развязки. Свет во рту значительно усилился. Пуля уже вышла из ствола, и сейчас пороховые газы сжигали рот и гортань. Но это же мелочи по сравнению со вскрытой пулей черепной коробкой. Вот куда вы полезли? Зачем вы пришли? Приказы? Да кто вас заставлял выполнять их? Долг, честь? Неужели в наше время есть люди, для которых это не пустой звук? Мля, точно! Долг и честь… простейшим волевым усилием испаряю пулю. Вместе с выхлопом и револьвером. Мне надо поговорить с ним. Запускаю время. Генерал хватается за горло и долго пытается выкашлять свои лёгкие. Похоже, обожгло его неслабо. Но я не лекарь, хотя при желании, думаю, и смог бы его излечить. Ведь нет невозможного! Но не буду. Принципиально.
— Как придёшь в себя, дай знать. Есть пара вопросов, — мой голос звучит спокойно, чуть ли не равнодушно. Хотя внутри всё кипит.
«Не стриги всех под одну гребёнку»… Кажется, я начал понимать, о чём говорила Саша. Человек, которому было важно уйти из жизни за свои преступления так, как он считал правильным, заслуживает как минимум разговора. Этот его поступок очень высоко поднял генерала в моих глазах. Но не отменял его вины. Я материализовал два бокала отличного коньяка. Один протянул всё ещё кашляющему генералу. Когда он его проигнорировал, просто поставил бокал перед ним. Отпил из своего. Вскоре кашель начал стихать, и я спросил:
— Генерал, хочешь перед смертью хоть немного искупить свою вину? Я дам тебе такой шанс. Мне нужны данные по всем, кто отдавал приказы и принимал решения. А ещё данные по тем исполнителям, которые зверствовали по зову сердца, а не из-за присяги.
— Я… я… Что ты сделал? Почему я жив? Или это мой персональный ад?
— Просто я отменил твою смерть, не вовремя ты это затеял. И нет, это не ад, а реальность, какой ты её знаешь. И ещё мне нравится цвет твоей души, насыщенно-красный. Я таких и не видел раньше.
— Что тебе нужно? — ему было явно очень тяжело дышать. Похоже, трахее и лёгким тоже досталось. Но он старался не подать вида.
— Пойдём-ка, — я переместил нас обоих ко входу в домик, в котором лежала Оганелла. Чувства дали мне понять, что Колобок всё ещё там, а бывшая фея спит. Я тихонько позвал Вениамина, и он тут же появился перед нами. За спиной стихли все разговоры, многие явно узнали главного виновника наших бед. Я кратко рассказал про наши речи и про самоубийство.
— В общем, как-то так, Веня, — закончил я. — И главное, он не играл. Если ты уже готов мыслить трезво и анализировать, то прошу у тебя совета. Если нет, он просто твой. Можешь дать ему пистолет и наслаждаться мозгами на стене.
На аналитика было жалко смотреть. В нём явно боролись эмоции и трезвый и очень мощный аналитический ум. В итоге победил последний. Похоже, он связался по мысли, поскольку буквально через минуту появился совсем молодой парнишка с двумя парами наручников. Сковав генерала на полу комнатки в позе амёбы, Колобок вышел ко мне.
— Да, Сань! Ты прав. Хватит себя есть поедом, пора дела делать. Пожалуйста, подожди до завтра. Мне нужно поговорить с этим… — он неопределённо пожал плечами и кивнул в сторону пленника. — Человеком. И подумать. К сожалению, команды у меня теперь нет, все погибли, мы здорово дополняли другу друга. Но и один я что-то да могу. Просто до утра. И у меня будет, что тебе посоветовать.
Я поклонился Колобку, что мы оба восприняли как должное, и пошёл за стол. Пытаясь скрасить ситуацию и отвлечь друзей от горьких мыслей, я начал в красках,
