сложным.
Нагрузка на нас возросла в разы из-за того, что было совершенно неясно, откуда последует следующий удар. Мы отбивались часто интуитивно. Но при этом ещё как-то умудрялись и болтать.
— А ты, я смотрю, решил устроиться на нормальную работу, — сказала Валя, указывая на мою одежду.
— Конечно, — сказал я. — Когда мы разрабатывали с тобой программу, я понял, что совершенно не понимаю чаяний простых людей, вот и решил стать поближе к народу, — ответил я первое, что взбрело в голову.
— А я думала, папа денег перестал давать, — ляпнула девушка. — И ты такой: пойду в официанты, там чаевые большие.
Если бы не обстоятельства, я бы обязательно сложился от смеха, но сейчас мне, честно говоря, было немного неудобно.
А ещё я заметил Разумовского, который всё в том же образе барона-алкоголика под шумок направлялся к пролому в стене.
— Разумовский уходит! — крикнул я, что было сил. — Виталий Кириллович, куда же вы?
Мне нужно было, чтобы его хоть немного задержали. Тогда я отобьюсь тут и ринусь к нему. Но прямо сейчас я этого сделать не мог. Мне даже шагу ступить не давали, хотя я использовал практически весь свой потенциал на сегодняшний день.
Бывший начальник собственной безопасности остановился и обернулся. Краем глаза я увидел, как к нему бросился Скуратов. А этот, интересно, на нашей стороне? Хотя лично я в перебежчиках не был бы уверен никогда.
Силы мои были на исходе.
Возможно, силы Разумовского тоже, но они у него ещё были. Он оскалился, взял под управление ближайшего к нему мага, словно тряпичную куклу из детского театра, и принялся им манипулировать. Маг зачерпнул из сделанного мной провала глину, на которой ещё оставались куски разлетевшегося торта, и бросил всё это в нас с Валей.
Девушка отреагировала мгновенно. Она загородила меня собой и поставила огненный щит.
Совершенно случайно я поймал взгляд Варвары. Он был обречённо-горький от бессилия.
Наверное, мне стоило бы попытаться остановить время, но я был слишком вымотан для этого. Кровь в венах молотом стучала в уши, требуя отдыха.
Грязь, глина и куски камня, проходя сквозь Валин щит, не испарились, как она рассчитывала. С них облетело всё лишнее, они утончились и заострились, став подобно сталактитам, растущим в пещере. Только тоньше. Сильно тоньше. Как иглы.
На мгновение застыли они в моём восприятии: острые, кровожадные, невосстанавливаемые.
А в следующий момент они уже прошили Валю, словно иглы бабочку на лету. Несколько штук прошло насквозь и оставили прорези на моей одежде.
Хлынула кровь. Сразу. Отовсюду. Из множества ран.
Валя упала на колени и повернула на меня удивлённое лицо.
— Даже не больно, — сказала она.
Затем у неё изо рта хлынул поток ярко-красной артериальной крови. И она упала замертво.
— Нет! — крикнул я. — Нет!
И где-то услышал злобный смех старика.
Он забрал моего друга и теперь радовался этому.
Но мне не было до этого никакого дела. Я встал над Валей на колени, перевернул её на спину, поднял на руки и прижал к себе.
Магическим взором я сканировал её внутренности, но, куда бы я не посмотрел, всюду были только разрывы и пробои. Казалось, из неё уже вытекла вся кровь. А вслед за ней вытекала и магия.
Каким-то удивительным образом не задело лицо. И теперь она смотрела на меня всё тем же удивлённым и чуть насмешливым взглядом.
— Валя, — шептал я. — Ну как же так? Как же так? Валя…
* * *
— Стой, где стоишь! — крикнул Скуратов, несясь наперерез Разумовскому.
Путь ему перекрывала толпа невменяемых магов, фонтанирующих заклинаниями направо и налево.
Разумовский остановился и обернулся.
— Сопляк! — прорычал он. — И слабак!
— Прекрати всё это! — приказал Скуратов. — Сейчас же!
— Ты — трус, Сергей! — продолжал Разумовский. — Даже здесь всё можно было исправить, устрани ты разом императора и принцессу, как и надо было сделать. И правил бы сам, дурак!
— Ты — кровожадный маньяк! — ответил ему Скуратов. — И не понимаешь, что одно дело: править, сдерживая взрывы магии принцессы. И совсем другое: устроить кровавую баню, уничтожая знатные семьи империи. Ты безумен! Остановись!
— Я ж ради тебя всё, а ты… Плевал я на тебя, размазня, — и Разумовский сплюнул себе под ноги, после чего полез перебираться через завалы.
Скуратов медлил.
* * *
«Четыре минуты, помнишь? — настойчиво пытался достучаться до моего сознания Архос. — Четыре минуты?»
«Это ты к чему?» — спросил я.
«Разумовский сейчас уйдёт! И тогда получится, что Валя подставлялась зря! — продолжил мой ментальный учитель. — Уничтожь Разумовского. А затем займись девушкой!»
Я даже отвечать ничего не стал.
Положил Валю у ног и поднялся.
Разумовский как раз пытался уйти через обрушившуюся стену на улицу.
— Стоять! — рявкнул я.
Мне было совершенно всё равно, остановится он или нет. Но, если мои слова его задержат, будет хорошо.
И они задержали. Разумовский обернулся. И, кажется, с него даже слетела личина барона. Он был удивлён, но не ожидал от меня ничего необычного.
Я же уже вкачал столько эфира, что можно было устроить небольшой апокалипсис в отдельно взятом парке. Злоба наполняла меня магией с такой силой, на какую ни одна медитация была не способна.
Жар стоял у моего лица. Гнев смотрел моими глазами. Ненависть плела заклинания. Месть нацелила своё остриё.
Огонь. Я потянулся к Варе. Её искренний смех раскрыл мне суть её магии. И взял у неё огонь.
Вода. Я потянулся к Вадиму Громову. Его искренняя дружба с моим дедом раскрыла мне суть его магии. И взял у него воду.
Земля. Я потянулся к Валерию Чернышёву. Я знал его силу, потому что дружил с его сыном. И в тот момент, когда я прикасался к сути магии Чернышёва, мне показалось, что я что-то понял про Олега. И взял у него землю.
Воздух. Я взял у себя.
Четыре стихи сплелись в один единый торнадо, выпущенный мной в Разумовского. Словно хищный пылесос, прошёлся он по обломкам и распростёртым на полу телам, но не заинтересовался ими. У моего торнадо была одна-единственная цель.
И когда он настиг её в провале стены, принялся размалывать, словно огромная мясорубка. Огнём, землёй, водой и воздухом. Не было такой стихии, которая помогла бы сейчас бывшему начальнику собственной безопасности.
Когда он понял, что уже не сможет уйти, то прищурился. Не боялся он меня. Он никого не боялся. Но что-то кому-то недоговорил.
Однако, когда он раскрыл кровоточащие от перемалывающего его заживо торнадо губы, оттуда вырвался лишь стон.
* * *
Скуратов видел, что Разумовский уходит, но не знал, что может предпринять. Как менталист он был куда слабее своего наставника, поэтому о попытке подчинить сознание Виталия Кирилловича не могло быть и речи.
И тут прилетел окрик от официанта, до этого бойко отбивавшегося от огромной кучи магов. Ещё одна неучтёнка?
Разумовский, на удивление, остановился и обернулся.
Произошла визуальная дуэль. И Скуратов потом мог поклясться, что увидел тот миг, когда его учитель понял, что проиграл. Его глаза посерели, а губы превратились в тонкую прямую линию.
Сергей перевёл взгляд туда, куда смотрел Разумовский, и сначала даже не понял, что он видит на самом деле. Трёхметровая воронка, похожая на торнадо, но совершенно необычная. В ней одновременно были видны всполохи пламени, закручивались волны вперемешку с частями земли и камней. И всё это было пронизано воздухом. Причём, каждая из стихий, словно не смешивалась с другими, но была с ними единым целым.
В мгновение ока этот круговорот настиг и обвил Разумовского.
Несколько мгновений было видно, как с него стёсывается одежда, за ней кожа, а потом и мышцы. Кровь пропитывала воронку и делала её устрашающе-красной.
Внезапно Разумовский протянул руку, и она с болтающимися ошмётками кожи протянулась к Скуратову. Старик открыл рот. Но звуком был лишь стон. Однако, по губам Сергей прочёл:
«Ты — мой сын, прощай».
А затем рука, торчащая из стенки воронки, сжалась в кулак и повернулась на девяносто градусов вокруг своей оси.
Скуратов закрыл ладонями лицо и рухнул на пол без сознания.
И в следующий же миг вихрь, состоящий из всех четырёх стихий, размолол Разумовского в кровавую кашу. А затем и в труху.
Когда торнадо иссяк, ничего уже не напоминало о Виталии Кирилловиче Разумовском — бывшем начальнике собственной безопасности Российской империи.
* * *
«Сколько у меня осталось времени? — судорожно спросил я у Архоса, возвращаясь к Вале. — Я успеваю?»
«Ещё две с половиной минуты, —
