это время считал модели. Мне бы хотелось поделиться тем, что у меня получилось, — сказал он усталым голосом, из которого вдруг пропал весь энтузиазм.
— Спасибо за доверие, конечно, но… вы уверены, что мне необходимо об этом знать? — осторожно спросил я.
— Я хочу вам дать максимум информации для принятия решения, — пояснил директор.
— Какого решения?
— Об этом чуть позже. Так вот, насчёт моделей. Видите ли, я построил хорошее хозяйство. По-настоящему крепкое. Мы способны существовать автономно достаточно долго. Годами. Нам сильно повезло, что мы остались с электричеством. У нас даже склады запчастей и расходников есть. Это даст нам время и, возможно, мы сумеем перестроиться на более низкие технологии, но сохранить производство в целом. Мы бы смогли себя обеспечивать даже в условиях сильных климатических изменений — которых, почти уверен, не будет. У нас есть огромный резерв по увеличению численности, мы сможем принимать беженцев. Да, у нас будут некие проблемы по удобрениям — но, с учётом резерва земель, совсем не критичные. А критичными по-настоящему являются два момента: первый — это горючее. Энергия в целом. С этим плохо. Есть некоторая надежда на уголь, но… не исключено, что придётся топить ТЭЦ вообще дровами. Лесом. Что крайне нерационально. И непонятно, насколько долго так протянуть можно будет. Вторая наша критическая проблема — это безопасность. Понимаете?
Я понимал. Но вслух отвечать не стал, ожидая, что директор скажет дальше.
— Я не сомневаюсь, что госаппарат уцелел, по крайней мере частично. Я вообще оптимист. Но восстановление управления и порядка потребует времени, даже если война завершится в ближайшее время. А она ведь ещё продолжается, помните? Остаткам государства сейчас не до нас — они борются за выживание целого… по моим прикидкам надо продержаться несколько месяцев как минимум. А за это время может очень много чего произойти. Места у нас в этом смысле не то, чтобы очень спокойные: в полутораста километрах есть крупная колония. Что там происходит сейчас не имею понятия, даже думать не хочу. Но уверен, что ничего хорошего.
Я продолжал молчать, прихлёбывая почти остывший кофе.
— Я не прошу ответа сразу. Не буду выкручивать руки. Если вы решите продолжить свой путь — пожалуйста. Поможем собраться в дорогу заново. Но просто подумайте: может, здесь у вас будет больше шансов пережить следующие несколько месяцев?
Вздохнув, я сделал ещё один глоток. После этого сказал:
— Боюсь, вы несколько преувеличиваете мои возможности, — ответил я.
— Вы — единственный человек из тех, которые рядом, у кого есть военный опыт. И значительный военный опыт, так? Простите, но это видно. Достаточно в глаза посмотреть, — директор подался вперёд, опершись локтями на стол. — Нам остро не хватает знаний. Организовать людей. Научить базовым вещам, пока есть время.
— Нужно оружие, — вздохнул я.
— В окрестностях есть две старые военные базы хранения. Официально расформированные, но я знаю, что там много чего сохранилось, что не успели ни продать, ни утилизировать.
— Думаете, они уцелели? Базы эти? — скептически заметил я.
Ответить он не успел. На столе зазвонил телефон: обычная офисная пластиковая трубка. Он ответил на вызов: «Да… уже? Хорошо. Выехали? В администрации. Хорошо, ждём!»
— Ольга закончила с процедурами, очень хочет меня видеть, её сейчас привезут, —сказал он.
Через несколько минут за окном мелькнул уже знакомый мне УАЗик. Я видел, как Саныч помог Ольге выйти, аккуратно придержав за руку. Странно, но в этот момент я даже ощутил что-то вроде лёгкого укола ревности.
Оля держалась по-деловому. Зашла в кабинет, кивнула директору, заняла предложенный стул.
— Выживет? — в лоб спросил Пётр.
— Не знаю, — немного поколебавшись ответила Ольга. — Я бы дала процентов двадцать на это.
— В городе ему смогли бы помочь? Увеличить шансы? — Директор тоже держался спокойно и по-деловому. Без эмоций.
— Теоретически, если есть готовый донор костного мозга… и то вряд ли. На то, что он переживёт дорогу, я бы дала процентов пять.
— Ясно. Значит, будем делать всё, что возможно на месте. Медикаментов для лечения хватает?
— Нет, — быстро ответила Ольга. — И как раз об этом я бы хотела поговорить. У вас нет нормальных обезболивающих.
— Как же… я ведь лично следил, чтобы аптека была укомплектована по всем рекомендациям, и даже… — начал было директор, но Ольга его перебила.
— Нормальных обезболивающих я имею ввиду. Адекватных этой ситуации, — продолжала Она. — Он ведь в аду сейчас. А будет ещё хуже. Всё, что можно было сделать для облегчения состояния я уже сделала. Но на фоне болевого синдрома у него просто сил может не хватить. Медикаментозная кома была бы выходом, но это, практически, гарантия, что он уже не вернётся. Я не могу на это пойти.
— Где их можно найти?
— Ближайший город или большой посёлок, где есть специализированная для онкобольных аптека, — ответила Ольга. — Знаете, где может быть такая?
Директор и Саныч переглянулись.
Я ведь даже не узнал, с какого направления Женька ехал к Москве. Интересно, как бы он поступил, если бы я всё-таки написал предупреждение, прямо так, прямым текстом, наплевав на свои обязательства и безопасность? Вышел бы на ближайшей станции? Если честно — очень маловероятно. Скорее всего, решил бы, что у меня юмор такой проснулся, своеобразный, и потихоньку материл бы меня за испорченное настроение. Пока всё не началось бы.
Каково это: встать в поезде где-нибудь посреди леса? Когда отрубилась связь и электричество? Хорошо, если ему вагон попался старый, в котором есть титан, работающий на дровах. Хоть как-то отогреться можно. Очень живо представились растерянные проводники, начальник поезда, мучающий бесполезную рацию…
А что, если взрыв был неподалёку, как у нас? Что, если осадки?.. люди сидят внутри вагона и смотрят как по стёклам стекает чёрная смерть. Дети пытаются тереть её пальцами, улыбаясь своим мамам. Те, кто знают, что происходит, сидят в ступоре. Те, кто не знают, подсознательно чувствуют большую беду.
И через некоторое время находятся смельчаки, которые выбираются на чёрный снег, чтобы привести помощь из ближайшего населённого пункта. Только до места они, конечно, не доходят. Умирают в лесу, вместе с дикими зверями, которым не посчастливилось оказаться в пятне.
Женька вряд ли бы пошёл с ними. Умный слишком. Он бы сидел на месте, до последнего ожидая помощь или пытаясь придумать выход. Возможно, додумался бы логически, что через сутки можно попытать счастья, если закутаться в какую-нибудь простыню, которую выбросить у границы заражённого участка.
Только он всё равно, конечно, схватил бы очень большую дозу. И, возможно, лежал так же в фельдшерском пункте, где-нибудь в дальней деревеньке и ожидал хоть какой-то помощи.
Зачем я представляю все эти ужасы? Не знаю. Сами в голову приходят, когда я думаю об этом несчастном парне в лазарете. И года вижу внизу, в гостевом коттедже, двоих мужиков-машинистов в старых шерстяных свитерах. Вижу их влажные глаза, с выражением как у побитой собаки. У них в Кинеле ведь семьи, получается были… Думаю вот: просто так ли нам с Ваней повезло, или же за эту удачу надо заплатить добром сейчас, пока цена не выросла кратно?
Это ведь очень важно: платить за удачу добром вовремя.
Директор её об этом не просил. Но когда Ольга, разобравшись в ситуации, заявила, что сама готова отправиться в Каменногорск, чтобы найти нужные лекарства, я понял, что единственный способ её отговорить — это пойти вместо неё. Так ей прямо об этом и сказал.
Мы стояли в прихожей номера, который нам выделили и старались говорить тихо, чтобы дети не услышали. Благо одна из вахтёрш оказалась доброй душой и где-то нашла флэшку со «Смешариками», которую воткнула в наш телевизор. Пацаны были счастливы.
— Ничего не понимаю. Почему ты думаешь, что я не могу поехать с вами? — спорила Ольга.
— Потому что у нас обоих — дети. — Ответил я, — рисковать сразу вдвоём — неразумно.
— Ты говорил Петру, что сейчас, в первый день, риск не так велик! Что люди всё ещё в шоке и наверняка прячутся по убежищам.
— Я оценивал риск по себе, — пояснил я. — Для меня он действительно минимален. Организованных банд там ещё нет, а с одиночными отморозками я точно справлюсь.
Оля пожевала губу в поисках новых аргументов.
— Ты перепутаешь названия! — заявила она.
— Не перепутаю. Твой список мы возьмём с собой.
— Всё равно!