Так я лежал, потихоньку наблюдая за девушкой, которую, похоже, больше интересовало происходящее за окном, чем в комнате, — а значит, и я, — и постепенно зрение мое восстанавливалось, отмечая различные мелочи в моей компаньонке. Я не знаю, сколько бы еще продлилось мое исследование и как далеко я зашел бы в познании клеток на девушкиной рубашке, но, почувствовав, что моя левая рука непонятным образом затекла и остыла, я попытался повернуть голову и определить положение дел с такой нужной мне частью организма.
Девушка, почувствовав движение, повернула ко мне лицо, и я понял, что ошибался, думая, что она красива. Просто она оказалась очень красива. Красива настолько, что я снова замер, разглядывая смелый разлет бровей над широко расставленными темными глазами, аккуратный нос, может, слишком пухлые губы, если бы они не были так красиво очерчены, маленький, но твердый подбородок…
— Привет, — сказала она, откидывая волосы назад, открывая стройную шею и крохотное ухо. — Как самочувствие, выздоравливающий?
Я прохрипел в ответ что-то невразумительное, кашлянул, прочистил горло и, наконец, обрел голос:
— А какое самочувствие может быть у умершего?
Она подняла вопросительно бровь, сделав это так изящно, что я готов был ей зааплодировать.
— Я же на небесах, если возле меня ангел?
— Комплименты сиделке — верна ознака того, что больной идет на поправку! — Этот громоподобный бас просто взорвал комнату, заставив меня вздрогнуть и дернуться от боли в левой ноге.
— Папа! — повернулась к стоящему за открытыми дверями ухмыляющемуся усатому мужичине девушка. — Не пугай больного — ему вредно волноваться.
В ее голосе был легкий акцент. Нет, не английское женское карканье и не немецкая грубость. Что-то почти неуловимое, не портящее, но, скорее, придающее еще большее очарование словам.
«Ага, — съязвил сам себе я, — если бы она была противной злой теткой, то этот акцент вызывал бы у вас, Алексей Павлович, только омерзение… Но, однако, она немного смутилась, и даже щечки порозовели…»
— Так как, пан изволил проснуться? — Мужичина крабом протиснулся в дверь, хотя видимого смысла в этом не было: он был одинаковым и спереди, и сбоку. Одинаково широким. В его плечи можно было бы втиснуть пару моих, а могучий торс с не менее могучим животом и здоровенные руки могли бы повергнуть в уныние Обеликса, если бы он почтил нас своим присутствием.
Девушка подошла ко мне и вытащила катетер капельницы, стоящей за изголовьем кровати, из моей правой руки. Ага, вот почему она так непонятно себя чувствовала. Рука то есть.
— А пану не мешало бы подкрепиться, — заметил мужичина, протягивая мне здоровенную длань. — Станислав Вержбицкий, хозяин здешних…
— Лесов, полей и рек, — закончила за него девушка. — А зовут его здесь почти все пан Стах.
— А это — моя дрога и каприсна дочь Илона. — Вержбицкий осторожно пожал мою вялую ладонь. — Так как пан насчет добрего снидания?
— Не откажусь, — я и правда есть хотел. — Только до стола мне добраться…
— Поможем! Лона, принеси пану штаны. Пан сам поднимется?
— Постараюсь.
Я дождался, пока девушка выйдет из комнаты, повернулся на правой ягодице, поморщился, но, стерпев боль, осторожно спустил ноги с кровати, сел. Откинул одеяло. Моя левая нога была завернута в какой-то перфорированный материал и выглядела голубоватым рулоном…
— Да-а, на туалетную бумагу похоже… — глубокомысленно заметил пан Стах. — Штаны не налезут, треба снять эти манжети.
— А я долго без сознания был?
— Два дни, — пан Стах достал из кармана складной нож, раскрыл и смело но аккуратно разрезал окутывающий мою ногу рулон.
— Повернись.
Я перекатился на правый бок. Стах продолжил разрез по задней части.
— А Данилыч и Саня, они где?
— Дале поехали, груз повезли. За тиджень вернутся. За неделю. Я тебя, хлопак, должен еще поблагодарить за то, что вытащил Данилыча. Про Сашка не говорю, хотя и он человек, хоть и вертлявый больно… За Илоной звисаясь как хвост, да кто за ней не волочится? А вот пан Боровиков — мой давний друг и приятель, сколько дел мы с ним провернули! Илонка у него на руках выросла. Да у него и у самого трое детей, только жена все переехать сюда не хочет, я уж сколько его уговаривал! Да и не просто провезти сюда семью — с Земли не отпустят.
— А как они без Проходимца или нашли? — Я осекся: вошла Илона, держа в руках джинсы.
— Должны подойти, — она мило улыбалась, но мне было не до улыбок.
— Простите, но…
— О, наш бохатэр чертуе! — хохотнул Вержбицкий. Ему весело было.
— Я выйду. Папа, замазка в тумбочке.
Девушка вышла, оставив джинсы на спинке кровати, а меня — глубоко благодарным.
— Не переживай, смотри, как почервонел! — Пан Стах довольно хохотнул. — Она сама тебя и обрабатывала, и колола, и шила, пока ты без сознания валялся, и фиксатор накладывала. В лекарню решили тебя не класть: уход и еда у нас лучше, а доктора, кроме Лоны, в доме другого нет.
— Ну, — пробурчал я, краснея еще больше, — тогда я не осознавал происходящего и не получил психологической травмы.
Вержбицкий еще раз хохотнул, хлопнул дверцей не замеченной мной тумбочки. Проделал какие-то манипуляции над моей нижней частью спины. Я почувствовал холод, что-то зашипело.
— Давай ногу.
Я повернулся. Пан Стах с важным видом развернул разрезанный рулон, и я узрел багровые полузажившие рубцы с рваными краями на бедре сбоку. Да… такое впечатление, что ногу кто-то немного пожевал…
— Не крец… не крутись, говорю.
Я с благоговением наблюдал, как Вержбицкий выдавливает из прямоугольного тюбика прозрачный гель на рубцы. Гель, попадая на ногу, через несколько секунд вскипал с шипением и выделением холода, растекался ровным слоем, меняя цвет на телесный и застывая на коже, словно припаиваясь к ней. Через несколько минут рубцов уже не было видно.
— Ну и в шортах можно ходить: если не вблизи, то не видно, — важно заключил Вержбицкий, словно забыв про свой польский акцент.
Действительно, гель настолько имитировал цвет кожи ноги, что только при близком рассмотрении можно было обнаружить покрытую им площадь по некоторому ее возвышению — миллиметра два — над поверхностью остальной кожи.
— Как я понимаю, — с умным видом заметил я, — прежняя повязка тоже давала лечащий эффект. Иначе почему раны имеют вид, как будто они заживают пару, а то и более недель?
— Да, какая-то активная повязка, — пан Стах поднес к залатанной ноге уже виденный мной автоматический шприц — из такого меня «заряжал» врач еще там, на Земле, перед отъездом. Пшикнул, вкатывая дозу чего-то…
