Корабль, на который я попала, должен был наблюдать за сражением, которое, как они понимали, было неминуемым. Между делом высматривали также, что бы им подобрать или украсть. Они поехали дальше на запад и там, можешь себе представить, наткнулись на наш поврежденный воздушный корабль. Они не могли понять, что это такое. Когда же я им сказала, то не поверили мне, а один из них впал в ужасный гнев, решив, что я их вожу за нос. Мне часто кажется, что большинство из них просто сумасшедшие.
— Ты права. Нормальный человек не может быть таким жестоким и неразумным, как некоторые ангорцы. Но расскажи поскорее, что же было с тобой дальше?
— Да я уже заканчиваю. Они сняли с корабля все, что смогли, разрушили остальное оборудование и двигатель, а потом вернулись в Ангор. И вот я тут, да и ты тоже.
— По крайней мере мы снова вместе. Это уже кое-что, потому что теперь мы можем придумать, как нам бежать отсюда.
— Ты, как всегда, оптимист, — невесело улыбнулась Дуара.
— До сих пор мне удавалось подтверждать справедливость моего оптимизма, — напомнил я.
— Знаю, — согласилась она, — но сейчас все сложилось как-то очень безнадежно. Даже если бы нам удалось бежать из Ангора, мы не сможем выбраться из страны. Наш любимый «Анотар» разрушен, а, насколько мне известно, горы на юге абсолютно непроходимые, да и вся страна полна людей, которые не пощадят нас.
— И все равно не будем впадать в уныние, — упрямо заявил я.
— А что стало с бедным Иро Шаном? — спросила Дуара после недолгого молчания.
— Он здесь. Тут у меня есть еще один друг, панганский офицер по имени Банат. Мы вчетвером сможем придумать какой-нибудь план побега. Кстати, где вас разместили?
— Прямо по другую сторону стены. Мужской и женский дворы находятся рядом. Рабыни рассказывали, что раньше держали всех вместе, но случалось так много драк и так много мужчин-рабов погибли в драках, что ангорцам пришлось разместить женщин отдельно.
К этому времени рабы закончили ужин, и женщины вернулись со своего двора, чтобы унести пустые тазы и миски. Омат пришел с ними и кивнул Дуаре. Мы встали, и еще миг я подержал ее в объятиях. Потом она ушла. Как хорошо, что нам удалось побыть вместе пусть даже так недолго. Я почувствовал уверенность в благополучном исходе впервые после того, как ее увели с фалзанского флагманского корабля, но признаюсь — моя надежда питалась очень скудной пищей.
Когда Дуара ушла, я разыскал Иро Шана с Банатом и уселся рядом с ними.
— Почему ты не пришел повидаться с Дуарой? — спросил я Иро Шана.
— У вас было так мало времени, чтобы побыть вместе, — ответил он, — и мне не хотелось отнимать его у вас.
— Она спросила про тебя. И я рассказал, что ты тоже здесь и что у нас есть еще один друг, Банат. А вчетвером мы обязательно что-нибудь придумаем и убежим отсюда.
— Как бы то ни было, — заверил Иро Шан, — ты можешь на меня рассчитывать. Я лучше предпочту быть убитым при попытке к бегству, чем оставаться здесь и ждать, когда эти звери забьют до смерти.
На следующий день Сталар направил меня с дюжиной других рабов, которые по той или иной причине ему особенно не нравились, в большой загон, где содержались зораты. Там набралось столько грязи и навоза, что животные вязли по колено и лишь с большим трудом могли передвигаться.
Работа унизительная и донельзя скучная, но у нее было одно преимущество: надсмотрщики не приближались к нам настолько, чтобы хлестать плетками. Они не хотели лезть в грязь и сидели на заборе, ругаясь оттуда.
Все было неплохо, пока мы нагружали тачки. По потом приходилось толкать их целую милю за город и там выгружать. Содержимое применялось в качестве удобрения для полей, на которых выращивались корнеплоды и зерно для зоратов. Теперь надсмотрщики могли нас достать, и тут уж они отыгрывались за потерянное время. Один из них заметил, что я немного сильнее остальных рабов. Он прицепился ко мне и устроил своего рода тотализатор, поспорив с другим надсмотрщиком, что я могу нагружать проворней, возить более тяжелые тачки и разгружать их чаще, чем любой другой раб. Для поощрения моей работы он пользовался бичом.
Я все терпел, потому что обрел вновь Дуару и не хотел, чтобы со мной сейчас что-нибудь случилось.
Другой надсмотрщик тоже выбрал крепкого раба, на которого поставил в свою очередь. Он стоял над ним, яростно нахлестывая, чтобы заставить его работать быстрее. Спор шел на число полных тачек, которые мы могли вывезти за остаток дня, и определенное количество монет выплачивалось проигравшим за каждую тачку, на которую один раб вывезет больше, чем другой.
Вскоре стало очевидно, что я выиграю деньги для моего надсмотрщика. Однако этот парень был настолько жаден и так хотел заполучить как можно больше монет, что хлестал меня все время, пока я не покрылся рубцами. Кровь текла ручьями по спине и бокам.
Несмотря на гнев и страдания, я ухитрился сдерживаться, пока не почувствовал, что больше не в силах терпеть. Во время очередной ездки прикатил тачку позже всех, когда остальные уже ушли обратно в загон. Мы остались с надсмотрщиком один на один в миле от города. Больше никого вокруг не было. Я очень силен физически, но тут буквально падал от изнеможения. Послеобеденное время работы прошло лишь наполовину, и я понимал, что этот болван загоняет меня, если так будет продолжаться до ночи.
И вот, когда мы остались на поле одни, я повернулся к нему, опираясь на вилы, которыми нагружал тачку.
— Если ты не совсем дурак, не трать свою энергию на побои. Очень скоро у меня не останется сил, чтобы толкать нагруженную тачку.
— Заткнись, ты, ленивая скотина! — закричал он, — давай, работай, — и снова кинулся ко мне с плеткой.
Я прыгнул вперед, схватил плетку и вырвал ее из рук стража, а когда он стал вытаскивать пистолет, поднял вилы, словно копье, и вонзил их ему в грудь.
Вероятно, я попал в сердце, потому что он умер мгновенно. Я перешагнул через него и поднял лучевой пистолет, который спрятал под набедренной повязкой. Надсмотрщика положил рядом с тачкой и вывалил на него все ее содержимое, пока он весь не скрылся — грязный тип был погребен под навозом.
Итак, я убил надсмотрщика и понимал, какое наказание ожидает меня. Оставалось надеяться, что улики спрятаны достаточно хорошо, и их не смогут обнаружить быстро. Пока не найдут тело, никто не будет знать, что же случилось на самом деле. Они даже могут и не заподозрить, что совершено убийство. Однако я несколько нервничал в одиночестве, вернувшись в загон, я еще больше заволновался, когда второй надсмотрщик обратился ко мне.
