Ознакомительная версия.
В конце платформы статуи приобрели непонятное качество, если вначале они выглядели вполне обычными статуями, дурацкими, но определяемыми человеками, то к концу стали малоугадываемыми, почти уже не люди. Они растопыривали руки, пальцы их превращались в распространенные ветви, ноги прорастали копытами и прибылыми пальцами, сквозь лопатки пробивались остроперые крылья, а в руках, уже необязательно пятипалых, скучали странные предметы. Астролябии, если это были они, стимулы, изукрашенные крупными камнями, криптосы, машины Бэббиджа, и термометры Фаренгейта, и другие приборы, бессмысленные и беспощадные, я успевал читать таблички.
Егор зацепился за женщину. Масштабную, с тяжелой поступью, но почему-то повсеместно проросшую многочисленными иглами, сквозь туловище, сквозь лицо, сквозь глаза, иглистая такая, а для того, чтобы люди, спешащие на поезд, на эти иглы не накалывались, конец каждой снабдили плоской тарелкой. Пуговичный пиджак встрял между иглами, и Егор повис в соскучившихся по нежности руках. Женщина обняла его крепко, Егор задергался, стараясь освободиться. Зачем такие скульптуры? Как раньше люди сквозь них пробирались?
Егор влип в игловатую даму и застрял, и тут же со стороны входа показался слизень. Он обнюхал человека, похожего на забор, и безошибочно направился к нам.
— Тихо сиди! — шепнул я Егору. — Тихо!
Егор стал сидеть совершенно тихо, я приготовил винтовку.
Мы сидели в ногах суровой высокой женщины, слизень стрекотал к нам. Я пытался придумать, что мне дальше делать, и ничего, кроме побега, не находил. Бежать в глубь тоннеля. Бежать.
Но я знал, что не побегу.
Слизень зашелестел громко, и слишком громко, Егор не выдержал и кинулся прочь, и слизень упал на него и выдернул вверх, как легкую игрушку, и тут же уронил, не удержав извивающегося труса в слабеющих лапах. Егор брякнулся на пол между человеком на роликовых коньках и человеком-собакой и тут же пополз в сторону, торопливо и как-то не по-людски, забыв обо всем.
Иногда по тому, как человек ползет, все сразу видно. Егор полз совершенно дико, забыв достоинство, в панике, в безумии, очень спасаясь, слизень устремился за ним. Я повесил двустволку на игловатую женщину, перехватил поудобнее топор и выскочил навстречу погани, и с размаху врубил лезвие ему в шею у него в любом месте была шея, как в любом месте был мозг. Он не обратил особого внимания на топор, сдвинул мышцы, и топор выскочил, брякнул по полу. Повернулся ко мне, придвинулся резко, обнял лапками.
Именно обнял, его прикосновения оказались неожиданно бережны, он оторвал меня от пола и поднял на метр, тогда я заглянул в его глаза, их у него сорок восемь выпучивалось, если, конечно, глаза — это те прыщи, какими была усыпана поганская морда.
Я не большой знаток чтения по глазам, но в этих прыщах я прочитал одно — смерть. Смерть. Тогда я сделал то, что только можно было сделать, раззявил пасть пошире и выкусил этой поганке несколько зенок. С мясом. Раздавил их зубами и выплюнул. Слизень опять засвистел и вонзил мне в ребра уже острые гвозди своих околомордовых лап, если бы не бронепластины, если бы не жилет, выдрал бы мне легкие. Я выхватил второй топор, левый, и с размаху попытался перерубить ему позвоночник, но позвоночника не нашлось…
Сбоку заорал Егор. Я думал, он уже давно удрал, думал, он прячется где-нибудь под рельсами, или в старой бочке, или в мусорных баках, но он выскочил из темноты с бронзовой человеческой рукой и ударил ею червя. Слизень выпустил меня и снова занялся Егором.
Он разогрелся и теперь двигался гораздо быстрее, ухватил Егора поперек туловища и…
Заморозился. Егор высвободился, упал, вскочил, живой, слегка помятый, крепких челюстей у слизня не оказалось, присоска. Или хавало, жвало, хлюпало, рыло широкое, миножье, снаружи как будто с губами, а внутри еще подкрючья, чтобы не выпускать, проталкивать добычу в безразмерную пасть. Слизень замер, похожий на толстую неопрятную гадюку. Он снова заверещал, и теперь в его крике чувствовалась боль, настоящая.
Это был другой слизень. Крупнее. Гораздо крупнее, он, как и первый, вывесился из-под потолка, прямо над бронзовой фигурой человека с гитарой. Он схватил нашего слизня за хвост, смял и теперь втягивал его внутрь себя, пасть растопырилась почти на полтора метра, крючья жадно двигались, в стороны брызгала желтая дрянь. Наш не пытался сопротивляться, сложил лапы, видимо, старший все-таки впрыснул яд, а может, у этих тварей так положено.
Зато он орал. И орал, верещал, нестерпимо тоскливо, я отметил, что смерти боятся все, погань тоже.
Меня затошнило. Это было поразительно мерзкое зрелище, видимо, краев на самом деле нет, мир удивительно бесконечен, и мерзость бесконечна вместе с ним. Я надеялся на одно — на то, что мир в соответствии с его же законами двойственен и у любой медали есть и оборотная сторона. И если есть вещи, отвратительные до тошноты, то есть и вещи, до удивления прекрасные. Жаль, что я их почти никогда не видел, но они есть, в этом я почти не сомневался.
Не удержался, желудок свернулся, меня стошнило прямо на игольчатую женщину.
Егор смотрел.
Большой слизень втянулся до половины в потолковую нору и до половины же проглотил своего продолжающего пошевеливаться собрата. Вот как оно все устроено. Все жрут друг друга. Не упускают момент, жрут.
Когда все закончится, придется все чистить. Наш мир серьезно поражен, человек не может дышать спокойно, спокойно спать можно только в гробу. Если поверхность как-то очистим, то в подземельях они останутся надолго. Будем выжимать, очищать по метру в глубину, по пяди, поить газом, заливать расплавленным бетоном, взрывать.
Слизень проглотил своего товарища. Завидный желудок. Сожрать такую массу вися вверх ногами — это надо уметь. Нет, от этих тварей надо держаться подальше. Если тут поселились две штуки, вполне могут и восемнадцать обосноваться. Надо уходить, чем скорее, тем лучше.
— Ты видел? — прошептал Егор. — Он его сожрал! Меня тоже едва не стошнило…
— Надо возвращаться. — Я плюнул. — Возвращаться…
Во рту стоял кислый железный привкус, сейчас бы хорошо смолы пожевать или водой прополоскать.
— А если он…
Егор кивнул на потолок.
— Он сыт… наверное… — сказал я. — И нам лучше поспешить, убраться отсюда поскорее.
Убраться поскорее Егор был готов всегда.
Мы вернулись в коридор, ведущий в сторону подземного магазина. Старались держаться стены, для безопасности. Но слизень не нападал, был слишком занят перевариванием обеда. Главное, чтобы аппетит у него не очень разыгрался, пойти этой твари на закуску мне не хотелось.
Ознакомительная версия.
