Ознакомительная версия.
В коридоре дымилась ванна. Пластик прогорел и теперь вонял не сильно, едва-едва, тяжелым угаром, стелящимся по полу. Я посветил в потолок. Дыра. Относительно небольшая, наверное, человек пролез бы с трудом, а вот протащить его бы, пожалуй, протащили.
— Смотри, — Егор указал пальцем. — По левой стене.
Я направил луч лампы на левую стену.
Узкая дверь, сначала и не приметил. Железная, в мелких круглых дырках, как от пуль. Вход в подсобные помещения, или инструменты здесь хранились, ведра и метлы. На месте замка чернела ржавчина, я оттеснил Егора, пнул бурый нарост, дверь открылась.
Комната была завалена разным. Вещами. Оружием, касками, неясным мусором, обувью, и все это покрывал толстый слой прозрачной желтоватой слизи. На предметах остались следы, глубокие царапины, вмятости и погнутости, шлемы, разрезанные наискосок, винтовки с искривленными стволами, все измочаленное, точно прошедшее через мясорубку.
— Это что…
— Кладовка, — ответил я. — Наверное…
— Может… — Егор брезгливо поморщился. — Может, что-то поищем… Полезное?
— Ты хочешь лезть в это говно? — спросил я.
— Нет, не хочу что-то…
Я тоже не хотел. Отходы.
— Несъедобное, — я плюнул. — Он сюда стаскивал все, что не мог переварить. А теперь его самого переваривают.
— Не надо о еде, ладно? — сказал Егор.
— Это точно, — согласился я. — Точно… Мне кажется, Алисапо нам соскучилась.
Мы поднялись на первый уровень, вернулись к отделу холодильников.
Алиса напевала. Что-то про поездку вдоль моря под негасимыми и сияющими звездами, про закаты, про рассветы, про любовь, которой нет конца.
Протиснулись между холодильниками.
— Ну, что? — спросила Алиса. — Что-то вы долго… Как выход?
— Выход есть.
Сказал я.
— Выход есть… — кивнула Алиса. — Значит, в трубу полезем.
— Значит.
— Ясно. А я думала… А, плевать. Пожрать что нашли?
— Нероговное только…
Егор схватился за живот, прижался лбом к холодильнику. Желудок у него забурлил, но, поскольку мы не ели уже давно, ничего у Егора толком не получилось, так, помаленьку.
— Опять блюет, — сказала Алиса грустно. — Прыщельга, я тебя за едой посылала, а ты мне всю панораму облевал. Разве так можно?
Егор развернул холодильник, скрыл образовавшееся безобразие. Алиса с удовольствием рассмеялась.
— Действуешь по заветам своего учителя, — сказала она. — Как я вас все-таки люблю, бродяги… Прыщельга, это что ты на себя напялил? Зачем столько пуговиц?
Егор засмущался.
— Красиво, — ответил я.
— Красиво будут выглядеть ваши трупы в лучах заката, — зевнула Алиса. — Жаль, что рогов не осталось, все съели сгоряча. Вот к этому пиджаку очень пошли бы рога. Ты мне, Прыщельга, нравишься все больше и больше, очень рада нашему знакомству. Сначала ты явился с рогами, теперь… Теперь я теряюсь, не знаю, что и сказать. Ты поднялся еще на одну ступень. Теперь ты не Прыщельга, воистину, теперь ты Пуговичник. Отныне. Хотя нет, Прыщельга мне больше нравится. Или Блевотчик, а, Рыбинск? Прыщельга лучше, как ты считаешь?
— …И все, значит, было так. Я иду себе иду, со своим верным мазером на плече, все как полагается, все как надо, гуляю, дышу свежим воздухом Востока, наслаждаюсь солнечным днем, одним словом, радуюсь себе жизни и горя не знаю. И вдруг слышу. Такие жалкие-прежалкие крики — спасите, помогите, короче, пискляво-пискляво. Думала сначала, что это лягушки на болоте икру мечут, хотела гранату кинуть. А потом прислушалась — нет, не лягушки, существо человеческое.
Алиса кивнула на меня.
— Пошла глянуть. Гляжу — лежит. В пади. Знаешь, что такое падь?
— Там, где скользко, — ответил Егор.
— Правильно, там, где скользко. А паль — там, где шкуру прижигает, тут все просто. И вот в этой самой пади барахтается наш герой.
Алиса снова кивнула на меня.
— Барахтается, звуки испускает, по всему видно, что сейчас заплачет и умирать начнет. Из пади на самом деле выбраться очень легко, младенец знает как. Но к тому времени, как я поспела, нашему Рыбинску в голову уже совсем рыбья кровь ударила, всякое мужество утратил. А вместе с ним и мозги. Это сейчас он смекалист…
Алиса постучала по холодильнику.
— Чересчур, я бы сказала, смекалист. А тогда от страху вод напустил, вот как ты недавно. А как меня заметил, так давай немедленно умолять. Спаси меня — все, что хочешь для тебя сделаю, заказывай прямо сейчас. Орал, как суслик резаный.
— Я не орал, — попробовал я вмешаться в это наглейшее вранье, но Алису было не остановить.
— Он меня умолял, — рассказывала Алиса. — Просто-таки умолял — спаси. Спаси, я еще так молод, не ведал счастья, не едал досыта, ну и всякое прочее.
Спорить не хотелось, пусть врет, получается-то красиво, заслушаешься, каждый день перед сном бы слушал.
— И на ногах совсем не держался, — Алиса немножко поизвивалась, показывая, как именно я на ногах не держался. И вся рожа в запекшихся соплях, все, скоро жизни решаться начнет. Ну, я и проявила милосердие, дура. Надо было пройти мимо. Надо. А я не прошла. Отозвалась сердцем. И вот уже который год страдаю. Правильно древние говорили — не хочешь зла, не делай добра. Я что, должна это надеть?
— Так надо, — заверил Егор. — Поверь, это нужно. И гораздо безопаснее.
Я заверительно кивнул.
— Но я тогда буду как вы. Такой же дурой.
Алиса поглядела в зеркальную дверцу стального холодильника.
— Мне кажется, это идиотизм, — сказала она.
Я не спорил. Идиотизм. Не очень глубоко понимаю это слово. В последнее время много страннейших событий. Хотя мой московский поход и начинался странно. Смерть, причиной стал запеченный еж, которого мой приятель Ной съел слишком много. Нежданные обезьяны, и горящий рояль. Летучие китайцы. Это все входило в слово идиотизм, наверное.
— Идиотизм, точно, — повторила Алиса.
А я, между прочим, потратил на это почти сутки, если будильник Егора не врет.
— Рыбинск, ты зря выбрался из Рыбинска. — Алиса постучала себя по боку с коробчатым звуком. — У тебя явно что-то не в порядке с головой… Прыщельга, ты такое видел?
Егор открыл дверцу.
— Однажды мой папка просидел два дня в стиральной машине. Не в маленькой, конечно, а в большой, такие иногда встречаются. За ним кто-то погнался, не помню уже кто, пришлось отцу скрываться…
— Я так и знала, что это у вас семейное, — сказала Алиса.
— Да нет, просто… Если хочешь жить, приходится сидеть в разных местах…
— Однажды мой учитель был вынужден в нужник прыгнуть, — сказал я. — И там просидел почти четыре дня. По горло. Зато жив остался.
Ознакомительная версия.
