— А теперь все будет, как будет. Твое решение само найдет тебя.
Уже почти стемнело. Рамирес поднял голову и, посмотрев на звезды, сказал:
— Одевайся и пойдем.
Он забросал костер мелкой галькой и песком и направился к лодке.
Еще во сне Конан услышал нервное похрапывание лошадей, подведенных Рамиресом к самому окну. Открыв тяжелые веки, он приподнялся на локте и осмотрел погруженную во мрак комнату. Уткнувшись носом в меховую накидку, Герда крепко спала.
Быстро вынырнув из-под овечьей шкуры, служившей одеялом, Конан натянул на ноги еще сырые после вчерашнего путешествия под водой сапоги и, коснувшись губами нежной щеки Герды, выбрался через окно на холодный утренний воздух.
— Ты очень много спишь, Мак-Лауд, — сердито заметил Рамирес. — Не я должен будить тебя, а ты сам обязан чувствовать приближение рассвета. Так, как это делают птицы, пробуждающиеся еще до того, как первые лучи солнца покажутся над горизонтом. Ни разу они не ошиблись и не проспали, и ты должен научиться этому.
— Я попытаюсь, — кивнул Конан, забрасывая ногу в стремя.
Рамирес взмахнул арапником, ударяя по кисти руки, вцепившейся в седло. Конан испуганно отпрянул, еле удерживая равновесие на одной ноге.
— Ты что? С ума сошел?
— Твой конь ускакал, Мак-Лауд, — пояснил Рамирес, собирая поводья его коня. — Раньше вставай. Тебе явно вреден комфорт. Сегодня ты будешь сопровождать меня пешком.
— Что? — Конан начал звереть.
— Ты что, настолько ослаб, что легкая пробежка утром тебе не под силу? — ехидно спросил Рамирес.
— Мак-Лауд ничего не боится! — гордо ответил шотландец.
— Тогда вперед!
…Береговая полоса белоснежного кварцевого песка кончилась. Испанец поднял на дыбы разгоряченного коня и, изящно осадив его, спрыгнул на землю. Конан, шатающийся из стороны в сторону с широко открытым ртом, опустился на колени, пытаясь перевести дух. Воздух с надсадным хрипом вырывался из его груди. Рамирес протянул ему меч:
— Защищайся, воин!
Взяв свое оружие и крепко сцепив зубы, Конан поднялся на ноги. Обрушившийся на него шквал резких ударов заставил его начать обороняться. Отразив серию выпадов Рамиреса, он сделал бросок вперед, стараясь достать противника. Изогнутое лезвие катаны Рамиреса змеей обогнуло сталь клейморы и уперлось в тяжело прыгающий кадык Конана.
— Знаешь, почему ты проиграл? — убирая оружие, спросил Рамирес. — Потому что ты разозлился. Никогда не злись.
— По-твоему, я что — должен любить человека, который нападает на меня с оружием в руках и хочет убить?
— Почему бы и нет?
Конан окинул испанца недоверчивым взглядом.
— Ты сумасшедший сукин сын.
— А ты дурак. Ты бессмертен и тебя никто не сможет убить. Так зачем злиться попусту? Вот только если тебе смахнут голову с плеч — тогда все, конец. Ты умрешь. Но пока этого не произошло и чтобы не допустить этого, тебе нужно сражаться спокойно, без страха, ненависти и злобы.
— Попробую. Хотя, по-моему, этому нельзя научиться. Воин должен чувствовать ненависть. Она помогает преодолеть страх и уничтожить противника. Меня так учил Эйн Гусс.
— Твой Эйн Гусс глуп.
Глаза шотландца вспыхнули, но Рамирес поймал его взгляд и проговорил как можно ласковее:
— Ты не понял меня, Мак-Лауд. Твой Эйн Гусс дрался всю жизнь. А ты не должен драться. Ты должен сражаться.
— Я отлично тебя понял, испанец, — зашипел Конан. — Ты все время стараешься унизить меня. Ты издеваешься надо мной!
— Отнюдь. Я пытаюсь сделать из тебя настоящего воина, имеющего огромную силу. Глупо иметь в руках такую мощь и не уметь пользоваться ею.
— Тогда учи, черт тебя побери! — вскричал Конан.
— Обязательно, но только после завтрака. Пойдем домой.
Герда убрала со стола большую миску с обглоданными костями молочного поросенка и на ее место водрузила пузатый кувшин с золотым янтарным элем. Рамирес налил до краев большие оловянные бокалы и, отставив кувшин на край стола, пригубил пенящуюся жидкость.
— Отличный напиток, — он приподнял бокал и слабо кивнул.
— Это рецепт нашего клана.
— Ну что же, люди, которые варят такое пиво, достойны похвалы, — улыбнулся Рамирес.
— Ты говорил, что после завтрака… — залпом осушив свой бокал, проговорил Конан.
— Зачем ты торопишься? Неужели ты думаешь, что можно опоздать стать тем, кем ты станешь все равно? Подожди. Будь спокоен, и все произойдет само собой.
— Но ты заинтересовал меня своими баснями, а теперь…
— Чувства не должны заставлять тебя что-то делать. Наоборот, действия должны порождать у тебя какие-то чувства, которые тут же рассеиваются как дым.
— Но как же я тогда смогу понять, когда надо действовать? — спросил озадаченный Мак-Лауд.
— Этого не надо понимать. Ты просто должен или оставаться в покое, или чувствовать, что ты уже движешься. Не беспокойся, твое тело само знает, что нужно делать. Ты должен только наблюдать.
— То есть как наблюдать? Так, следуя твоим советам, я превращусь в одного из тех идиотов, которые ходят по дорогам, не видя, куда идут, которых кормят из жалости и над которыми издеваются даже пятилетние дети!
— Это пустяки, — успокоил его Рамирес. — Согласен, сначала твое поведение будет не совсем обычно, но зато потом ты сам сможешь выбрать для себя удобную форму существования. Так что не волнуйся, это пустяки.
— Пустяки?!
— Да. Сейчас для тебя есть вещи, которые намного важнее. Смотри внутрь себя и осознавай собственное "я".
— Как же мне это делать, если я — не "я", а наблюдатель, — придрался Конан.
— А ты представь, что наблюдатель — это я.
Перехватив бессмысленный взгляд Мак-Лауда, Рамирес успокоил его:
— Ну, пускай «ты». Какая разница?
— Это сумасшествие, — подвел итог беседы Конан.
— И ты больше ничего не можешь сказать по этому поводу?
— Больше ничего. Только одно мне непонятно. Какое отношение имеет весь этот бред к умению воина владеть оружием и поражать врага?
— Это научит тебя не проигрывать, — объяснил самозваный учитель.
— То есть как не проигрывать?
— Очень просто. Представь себе, что ты — это я. И проиграл я. Может, так тебе будет легче? Тебе покажется, что поражение не твое, а значит, его просто нет. И главное — не огорчайся по этому поводу.
— Это бред. Чье-то поражение всегда есть.
— Нет, поражения никогда нет, потому что никогда нет боя.
— Что? — Конан чуть не подавился элем. — Все, что ты мне сейчас сказал — чистой воды идиотизм. Глупость. Ты отрицаешь очевидные вещи. Что ты твердишь? Я — это ты, ты — это я. Этого никто не сможет сделать. Ясно?!
— Ты все-таки хэгиш, — тяжело вздыхая, сказал Рамирес.
