— Приболела немножко, — искательно улыбаясь, пояснила Людочка. — Конфет с коньячной начинкой объелась.
— Бывает, — хмурясь неизвестно чему, сказал пограничник. — Особенно если конфеты шоколадные, а коньяк армянский… Счастливого пути!
До Харькова оставалось всего ничего, но Людочка решила тоже поспать, благо свободных полок в купе хватало. Но предварительно она отыскала недопитую бутылку, спрятанную Ваней в укромном месте, и заменила коньяк на крепкий кофе, кстати сказать, входивший в стоимость билета.
Проснулась Людочка уже при солнечном свете, когда за окном замелькали первые промышленные пригороды. Поднять на ноги Ваню труда не составило — это было даже проще, чем разбудить кошку.
Во время завтрака Людочка с немым укором косилась на его помятую рожицу, но от словесных упрёков воздержалась: не пойман — не вор.
Когда состав стал сбавлять ход, постукивая колесами на бесчисленных станционных стрелках, Людочка поспешила к проводнице, чтобы под благовидным предлогом забрать свой билет, купленный до Симферополя (это было частью плана, разработанного тёртым калачом Кондаковым).
Вернувшись в купе, она застала Ваню в самом дурном расположении духа. В стакане, на который тот с отвращением поглядывал, плескался холодный кофе, а по полу каталась пустая бутылка.
— Ты хоть раз в жизни испытывала крушение мечты? — произнёс Ваня с невыразимой тоской.
— Только в детстве, когда мне не купили говорящую куклу, — едва сдерживая улыбку, ответила Людочка.
— А со мной это случилось минуту назад. Всю ночь я провёл в сладких грёзах, а утром потерпел жестокое разочарование. Единственное, что мне остаётся, это до конца испить свою горькую чашу. — Он с брезгливой гримасой отхлебнул из стакана. — Неужели это расплата за мою невинную шутку? Попутчикам я подсунул фальшивый героин, а они одарили меня фальшивым коньяком. О времена, о нравы!
— А ведь я предупреждала тебя, что зло не конструктивно и к посторонним людям, пусть даже и не симпатичным тебе, следует относиться терпимо.
— Когда ты меня предупреждала? — удивился Ваня.
— Вчера ночью, когда ты вовсю костерил чужаков, не желающих принимать образ жизни, которого придерживается титульная нация. Особенно досталось нашим мусульманам и американским неграм.
— Быть такого не может! — возмутился Ваня. — Негры — лучшие на свете парни. А мусульманство — самая прогрессивная и динамично развивающаяся религия. За ней будущее! И вообще, я болельщик грозненского «Терека».
— Ладно, не кипятись. Сходить пора.
Харьковский вокзал был способен произвести впечатление на кого угодно, даже на искушённых москвичей: грандиозные размеры, величественная архитектура, мраморные полы, исправно действующие башенные часы. И хоть одна половина здания находилась на ремонте (говорят, чуть ли не со времён провозглашения независимости), другая исправно функционировала, предоставляя бывшим и будущим пассажирам весь спектр услуг, предусмотренных железнодорожным уставом. Пояснительные надписи на чистой украинской мове поддавались чтению, пусть и с некоторым усилием.
Людочка отослала в адрес Кондакова телеграмму с условным текстом и, держа Ваню за руку, вышла на привокзальную площадь. К ней примыкал сквер, в дальнем конце которого били фонтаны, всё время менявшие высоту и направление струй. Возможно, в завуалированной форме они олицетворяли собой внешнюю политику молодого государства.
Вокруг сквера на лошадях катались дети. Каждая цветочная клумба напоминала собой праздничный торт, и строгие охранники не позволяли прохожим похищать с них астры, бархатцы и анютины глазки. Наглые раскормленные голуби садились едва ли не на голову.
Везде говорили, пели, ругались, просили милостыню и рекламировали свой товар исключительно по-русски. О том, что это не какой-нибудь Тамбов или Белгород, напоминали лишь цены, выставленные не в рублях, а в гривнах, да желто-голубой флаг, полоскавшийся на здании железнодорожного управления.
Скользнув взглядом по рекламным щитам, украшавшим окрестные здания, Ваня сказал:
— Создаётся впечатление, что все харьковчане пьют пиво «Оболонь», едят колбасы Лубенского мясокомбината и хранят деньги в коммерческом банке «Базис».
— А ты хочешь, чтобы они пили настой опия, ели человечину и хранили деньги в чулке? — осведомилась Людочка. — Наличие рекламы, тем более национальной, свидетельствует о хорошо развитой экономике. Недавно я побывала в одной сопредельной стране, так там вместо рекламы висели только лозунги: «Мы любим нашего президента!»
— Что тут странного? А вдруг это красивая баба, вроде тебя.
— Да нет, это мужчина, причем уже изрядно потасканный.
Вокзальная стоянка была сплошь забита машинами, среди которых не замечалось ни единого «Запорожца», прежде наряду с длинными чубами и необъятными шароварами считавшегося чуть ли не символом Украины. Это тоже кое о чём говорило. Страна собиралась двигаться в будущее не на консервных банках, снабжённых колёсами, а на полноприводных джипах.
— С чего начнём? — оглядываясь по сторонам, осведомилась Людочка.
— Как всегда, с наведения мостов, — ответил Ваня, которого свет дня отнюдь не красил. — Я буду солировать, а ты подыграешь… Что так смотришь?
— Очень уж ты страшненький, — печально молвила Людочка. — Похож на чахоточного гномика.
— Ничего, страшненьким охотней подают. И доверия к нам больше. Ты и сама сегодня могла бы не краситься.
— Привычка — вторая натура. — Людочка развела руками.
В общих чертах их задача была определена ещё до отъезда: от контактов с официальными лицами воздерживаться, искать очевидцев, собирать любые сведения, касающиеся взрыва, не чураясь при этом и слухов, вне зависимости от достигнутых результатов вечером выехать в Крым и всю командировку завершить в течение двух суток.
Поменяв рубли на гривны, с непривычки казавшиеся ничего не стоящими пёстрыми бумажками, Людочка подвела Ваню к тому месту, где происходила посадка на прогулочных лошадок.
Обязанности форейтора, если можно так выразиться, выполняла девчонка лет семнадцати, одетая в спортивный костюм и мягкие полусапожки С помощью Людочки она вскинула Ваню в седло и двинулась вдоль ограды сквера, ведя низкорослую спокойную лошадку под уздцы.
В компании двух особ одного с нею пола девчонка ощущала себя стеснённо и всё время стреляла глазками по сторонам: надо полагать, выискивала в пёстрой вокзальной толпе прекрасного принца.
— Как коняшку звать? — спросил Ваня.
— Дуся, — со вздохом ответила девчонка, изнемогающая от женского засилья.
