доложу я, – процессище.
Алиса сделала маленький глоток из своего бокала и улыбнулась.
– Знаю. Наблюдала уже. Когда ты думаешь, ты похож на обиженного хомячка. Но когда мужчина думает или моет посуду…
– Тогда что?
– Тогда он мне нравится. Так что думай, князь, думай. Твоя очередь.
– Мыть посуду?
– Надо будет – помоешь.
– Ого!
– Ага.
– Пагаварили, да? – с угрозой сказал я.
Алиса по-девчоночьи прыснула. Никогда не думал, что она на такое способна, фельдмаршал в манто. Или этому тоже учат?
– Эй, генацвале! – крикнул Вахтанг. – Лобио несут! Лучше настоящий лаваш закусывать!
Мы начали лаваш закусывать, но тут позвонил Тарас наш, Григорьевич. Был он несколько взвинчен.
– Слушай, Крючканов с тобой встретиться хочет. Какой-то он огорченный, будто ценность потерял.
– Цепочку, наверное.
– Какую цепочку?
– Да золотую.
Тарас разозлился.
– Некогда мне ваши ребусы разгадывать! Что, без президента о встрече договориться не можете? Все самолюбие свое лилипутское лелеете?
– Да при чем тут…
– Штирлицы хреновы! Учти, если не будете сотрудничать, перестреляю вас, сволочей!
Трубка разразилась пулеметными очередями. Алиса усмехнулась.
– И часто он вас стреляет?
– По необходимости.
– Идеальный президент?
– Вот уж не знаю. Кого заслужили, тот нас… В общем, не слабее Путина. Хотя стреляет хуже.
– И хорошо, – сказала Алиса. – Людей любить надо.
– В ФСБ и этому учат?
– А что, тебе не понравилось?
– А, – сказал я. – Вот ты какая.
И наступил ей на ногу.
– Ну, – сказала она. – Почему бы и нет? Можно и так, если угодно. Ты знаешь, я слишком долго была сильной женщиной. Устала от своей независимости. Так что давай, думай, князь. Уже за двоих. И еще за сто сорок миллионов.
07. Каньон по имени Судьба
Каньон имел порядочную глубину и довольно крутые стены, отражавшие радиоволны. Но милях в одиннадцати к северо-востоку он примыкал к широкому руслу Ниргала. Выручила остронаправленная антенна. Когда летевший по экваториальной орбите «Одиссей» появился в створе ущелья, Венсан немедленно выпалил короткую, заранее приготовленную радиограмму.
В ответ они услышали мощный вздох облегчения.
– Ну, каскадеры…
– Это ж надо было в такую щель угодить… Сто лет теперь жить будете!
– Есть, – крикнул Клаус. – Мы вас засекли! Передаю координаты…
Поверх приборной доски Эдвин развернул карту района. Там извивалось русло, в речном происхождении которого специалисты не сомневались уже добрую сотню лет. Это и был знаменитый Ниргал. В самые лучшие времена его длина не превышала пятисот километров. Тем не менее величайшая река Марса когда-то несла в себе огромную массу воды. Питаясь многочисленными притоками, Ниргал вливался в обширную низменность Узбой. Там он соединял несколько затопленных кратеров, образуя своеобразную систему озерных морей. И если на планете существовала жизнь, хотя бы когда-то, в очень отдаленном прошлом, искать ее остатки следовало здесь, на ныне опаленных, выстуженных и высохших берегах величайшей реки Марса. Что и предопределило район посадки «Спэрроу».
Эдвин обвел устье одного из южных притоков.
– Ну, вот где мы.
– Благодаря твоему искусству пилотирования, – любезно заметил Го. – Хочешь, выбирай имя для нашей канавы.
– А что? Пожалуй, я воспользуюсь правом первооткрывателя. Пусть это будет… м-м, Destiny, что ли. Каньон Destiny.
– Фиксирую!
Го тут же нанес на карту первое название, придуманное человеком, реально опустившимся на Марс. Красным фломастером, размашисто, но очень изящно, почерком, отработанным на иероглифах.
– Это же история, господа и товарищи, – бормотал он. – Войдет в анналы! Потому что едва не вышло боком…
Глаза при этом у него были восторженные. Более хладнокровный Эдвин ввел координаты и на экране компьютера появился подробный план окрестностей. Стало ясно, что «Спэрроу» угодил в огромный овраг, примыкавший к Ниргалу примерно под десятым градусом южной широты. Перед слиянием каньон проходил мимо вала крутого, поэтому довольно молодого кратера. По геологическим меркам, конечно.
– Да нам повезло, – сказал Венсан. – Если б «Спэрроу» опустился на плато, пришлось бы долго пыхтеть, чтобы достичь дна русла. А так – пожалуйте, и Ниргал за поворотом, и немалый кратер под боком. Потенциально очень жизненные места! Прямо-таки, как выражаются русские, изучай – не хочу.
– Вот и приступим, – сказал Эдвин.
– Прямо сейчас? По графику полагается отдых.
– Из-за гибели «Калифорнии» у нас очень мало времени. Так что график графиком… Температура за бортом?
– Минус шестьдесят восемь в тени, минус двадцать три – на солнце. Прохладно, я бы сказал.
– Э! По сравнению с Луной здесь просто курорт. Даже теплее, чем в Антарктиде.
– К вечеру так похолодает, что Антарктида покажется раем. Кроме того, напоминаю, вдоль каньона дует постоянный ветер. Он может усилиться до степени урагана. Это такая местная традиция – вечерние ураганы в каньонах. За день газы над возвышенностями прогреваются, давление падает, ну и…
– Слышал, слышал. Возможно, от того же профессора, что и ты. Помнишь, седой, импозантный такой испанец?
– Да. Очень нравился девочкам с авиабазы Ванденберг. Знаете, у меня есть немного контрабандного коньяка.
– Ну да. Как же ты протащил?
– Надо уметь разговаривать с людьми. Вот, например, наш командир… – Венсан вытащил плоскую фляжку.
– Когда на Венеру полетим – ни за что не разрешу, – заявил командир.
Венсан усмехнулся и пустил сосуд по кругу.
– Хо-хорошо пошло, – сказал Го. – «Наполеон»?
– Он самый.
– А теперь, братья земляне, – вперед, – сказал Эдвин. – В смысле – вниз.
– Йес, сэр.
Го отвинтил барашки и открыл крышку люка в полу. Через окрашенную в красный цвет горловину они по очереди спустились в посадочную ступень «Спэрроу».
* * *
Центральную часть нижнего этажа занимала круглая кабина. Все здесь было рассчитано на троих: три дисплея, три кресла, три шкафчика для вещей. А в простенках между ними – еще и три прозрачные, но чертовски прочные двери, запирающиеся как изнутри, так и снаружи. Двери, перед которыми общая судьба экипажа оканчивалась.
Дальше – кому как повезет. Дальше каждого ждал личный компартмент с индивидуальным санблоком, регенераторами и отдельными запасами продуктов, кислорода, воды. И отдельной шлюзовой камерой. Если эта камера хоть раз открывалась, прозрачная дверь в общую кабину тут же автоматически блокировалась. Блок снимался лишь после длительного карантина и многократных медицинских обследований. Причем «добро» на возвращение из чистилища обязательно согласовывалось с Землей.
Сначала судьбу испытывал капитан. Эдвин молча пожал протянутые руки. Раздвинул створки двери и шагнул навстречу фатуму. Примерно через час и сорок минут, необходимых для облачения в скафандр и его проверки, он рассчитывал сойти на песок Марса. Но тут с «Одиссея» пришла строжайшая радиограмма. Хьюстон откладывал все на сутки. После драматической посадки, стоившей немалых нервов, Земля настаивала на полноценном отдыхе. Особенно – для командира.
Чтобы уменьшить риск заражения неземными микробами, выходы планировались строго раздельными, – пока один
