Поселенцы к тому времени начали потихоньку роптать — им пришлось дожидаться продолжения путешествия в двух припортовых бараках. Поначалу никто не собирался их запирать, но свою беду атаман набрал немало одесских босяков с сомнительным, и как бы не уголовным прошлым. Ещё на Корнилове' они промышляли воровством у своих спутников, не давали проходу направлявшимся в Палестину богомолкам, склоняя иных к сожительству помимо их воли. Оказавшись в Александрии, эта публика немедленно принялась безобразничать, к ним присоединились к удивлению горожан и некоторые монахи, из числа направлявшихся в Абиссинию вместе с поселенцами. Монахи бродили по городу в рваных рясах, пьяные, орали песни далеко не духовного содержания, пугая попадавшихся навстречу арабов, а порой вступая с ним в рукопашные схватки, пресекать которые приходилось местной полиции при помощи длинных ясеневых дубинок.
. Всё это приобрело столь уродливые формы, что Ашинову пришлось договориться с властями порта, чтобы те послали солдат оцепить бараки — отныне людей выпускали в город лишь малыми группами, не дальше припортового рынка — купить что-нибудь из съестного, чтобы разнообразить не слишком-то изысканный поселенческий рацион. И, конечно, когда был подан сигнал на погрузку, это стало настоящим облегчением — до того опостылело запертым в тесноте и духоте поселенцам такое неустроенное житьё.
Первым на борт поднялись «чистые» поселенцы, в число которых входила и троица «рекрутов». Они и в городе жли отдельно от «простонародной» массы, и на пароходе им, как и на «Корнилове», отвели несколько пассажирских кают в кормовой части судна. Остальных ждали нары из скверно оструганных досок, устроенные в одном из трюмов; впрочем, большая часть поселенцев сразу же расположилась на свежем воздухе, заняв самые удобные места в тени надстроек и парусиновых тентов, натянутых над палубой… Погоды стояли чудесные, солнце припекало, и мало кому хотелось лезть в низы, насквозь пропахшие углём, машинным маслом, навозом и испарениями немытых человеческих тел.
Пока спутники Матвея устраивались в новом обиталище, сам он закинул дорожный мешок на койку и поднялся на палубу. С пирса по сходням тянулся тонкий ручеёк поселенцев с их неизменным скарбом, детьми и козами; Матвей с удовольствием разглядел среди них и ту девочку с котёнком, которую заметил ещё в Одессе и помахал ей рукой. К его удивлению, девочка ответила на его жест и даже крикнула что-то в ответ, но гам, висящий над причалами, не позволил гимназисту расслышат её слов. Дав себе обещание непременно отыскать девчушку после того, как пароход отчалит, и принести ей какой-нибудь гостинец из судового буфета, вроде карамелей или плоской жестянки с монпансье, о совсем, было, собрался обратно в каюту, как вдруг увидел на полубаке, возле стоящей на кильблоках шлюпки, двоих мужчин. Один из них был штабс-капитан; второй был Матвею вроде бы незнаком. Однако, присмотревшись повнимательнее, он узнал в невысоком, подтянутом морском офицере с погонами капитана второго ранга — присмотревшись, он узнал в нём давешнего офицера из шлюпки.
Наверное, решил гимназист, это командир одного из русских военных кораблей — того, что побольше, с острым, сильно наклоненным вперёд форштевнем, как у чайных клиперов, изображения которых он так любил рассматривать в «Иллюстрированном обозрении».
О чём говорили эти двое — Матвей не расслышал, но отчётливо видел, как Остелецкий извлёк из-за обшлага большой, казённого вида конверт. Тот сломал одну за другой печати — всего Матвей насчитал их четыре, что, вероятно, свидетельствовало об особой важности содержимого, извлёк бумагу и внимательно прочитал. Потом они с Остелецким обменялись несколькими репликами, моряк спрятал бумаги и протянул собеседнику руку. Тот, к удивлению гимназиста, рукопожатия не принял — рассмеялся, обнял капитана; он ответил тем же, похлопав штабс-капитана по спине, после чего оба они отправились к борту, у которого, Матвей успел это заметить, дожидалась шлюпка. Там они расстались окончательно; моряк, козырнув на прощание Остелецкому, ловко спустился по верёвочному, в ступеньками из досточек, трапу. Снова раздалось «Два-а-а — раз! Два-а-а — раз! Два-а-а — раз!», и шлюпка отчалила — на её транце обнаружилась надпись «Бобр» — вероятно, название судна. «Ага, сообразил 'Матвей», выходит он ошибся — молодой капитан второго ранга командует вовсе не корветом, а вторым судном, поменьше, скорее всего, канонерской лодкой.
И, конечно, все мысли гимназиста занимало содержимое конверта, переданного моряку Остелецким. К своим семнадцати годам Матвей проглотил достаточно приключенческих и авантюрных романов, чтобы учуять здесь едва уловимый, но несомненный аромат тайны. Недаром про картографов, хоть тех, что состоят в Императорском Географическом Обществе, хоть таких вот, адмиралтейских, говорят, что они все, как один, шпионы, профессиональные разведчики, прикрывающие научными исследованиями свою основную, сугубо секретную деятельность. Как делал это, к примеру, Пржевальский или лазутчики-пандиты, которых британцы обучали в своём Управлении Великой тригонометрической съемки Индии, а потом рассылали по всей Центральной Азии и Памиру. А значит — не прост штабс-капитан Остелецкий, ох как не прост, и теперь придётся следить за каждым сказанным словом. А то Матвей совсем потерял осторожность и недавно, беседуя с ним, в порыве откровенности, едва не выложил всю подноготную о своих друзьях-революционерах. Штабс-капитан, конечно, человек обаятельный и, судя по всему, вполне порядочный, но на будущее стоит поостеречься.
III
Средиземное море
Недалеко от Порт-Саида
— 'В Александрию из русской Одессы прибыл пароход, на борту которого находится большая партия переселенцев, направляющихся вместе с известным казачьим атаманом Ашиновым в Абиссинию, для того, чтобы основать там воинское поселение под флагом Российской Империи.
Разговоры об этом предприятии ходят уже давно; наши корреспонденты сообщали нам, что упомянутый атаман получил разрешение обосноваться на берегу залива Таджура от правителя Абиссинии Йоханныса IV-го — и вот, наконец, взялся за осуществление этого начинания, которое трудно назвать иначе, как авантюрой. Тем не менее, до нас дошли слухи, что инициатива так называемого «вольного атамана» получила негласную поддержку царских властей, и, будто бы, сам император Александр распорядился выделить на него крупные суммы золотом из своих личных средств.
На эти деньги были закуплены винтовки новейшего образца, недавно принятого в русской армии, и даже артиллерийские орудия, которые переселенцы везут с собой. Следует отметить, что для того, чтобы добраться из Александрии в Абиссинию, эмиссары атамана Ашинова зафрахтовали итальянский пароход «Беатриче», который со дня на день покинет порт и отправится в путь…'
Остелецкий закончил читать, газетой немедленно завладел землемер Егор.
— А ведь врут насчёт винтовок. — заметил студент-медик. — У нас тут сплошь старьё, времён турецкой войны, а никакие не «новейшие образцы»!
— Да, и пушек никаких тоже нет! — поддакнул Матвей. — Я в трюм лазил, если бы они там были — заметил бы!
— Винтовки с пушками это ерунда. — отмахнулся Остелецкий. — Репортёры публика такая, соврут — недорого возьмут. Мне другое интересно: мы всего пять дней, как в Александрии, а газета со статейкой — вот она! И, прошу заметить, не какая-нибудь местная, египетская а итальянская газета «Gazzetta Piemontese»[1]. Номер, прошу заметить, вышел…
—… три дня назад'. — закончил за него землемер Егор, успевший посмотреть дату выхода на первой полосе. — Если итальянский репортёр заметил нас в первый же день и тут же послал сообщение, то почему бы и нет? Александрия связана с Европой телеграфным кабелем, сообщение попало в редакцию через час-другой. Номер вышел на следующий день, почтовый пакетбот идёт двое суток, не больше — и вот, пожалте бриться!
