Ознакомительная версия.
– На стол положи. Футляр закрой.
Максима трясло. Он не смог. Не смог убить. Элементарно чуть сильнее сжать пальцы, чтобы хрустнул кадык этой твари!..
Пингвин положил футляр с имплантами на стол и вдруг кинулся к Максиму, протягивая руки.
Вот тут рассудок Максима помутился окончательно. Неизвестно, что именно пытался сделать мнемотехник – напасть или просто молить о пощаде. Максиму уже стало все равно, сначала он инстинктивно подался назад, а затем, отпустив автомат, что есть силы ударил Пингвина по рукам.
В аффекте он позабыл, что на нем теперь надета оснащенная сервомускулами броня и каждое движение, особенно резкое, автоматически усиливается в десятки раз.
Раздался хруст ломаемых костей, сдавленный вскрик, и грузное тело Пингвина вдруг обмякло, оседая на пол. Глаза мнемотехника закатились, обе его руки, сломанные в запястьях, были вывернуты неестественным образом.
Макс несколько секунд стоял в оцепении, глядя на бесчувственное тело. Первая мысль – что я наделал? – промелькнула и исчезла.
Уходить надо. Демон теперь совсем озвереет. Сначала Греха пристрелили, теперь вот Пингвин…
О других мотыльках Максим уже не думал. Схватив со стола футляр с имплантами и снова опустив забрало гермошлема, Максим бросился прочь, благо схему подвалов он изучил досконально и выбраться незамеченным не составило для него особого труда, даже в полувменяемом состоянии.
* * *
Окончательно прийти в себя удалось лишь в руинах.
Отдышавшись после рискованной пробежки, через секторы, контролируемые группами механоидов, Максим забрался на второй этаж одного из зданий, чтобы осмотреться.
Глупо все вышло. Не месть, а грабеж.
На душе стало совсем скверно. Что дальше делать? Как выживать?
Получив долгожданную «свободу», Максим совершенно не знал, как ею воспользоваться.
Прав был Антрацит. Никто не ждет его за Барьером. Нет там ни дома, ни средств к существованию. А тут? Куда ни посмотри – везде тупик.
Его сознание, надломившееся после Катастрофы, теперь окончательно погружалось в сумерки. Вроде бы в руинах притаился человек, сумевший на протяжении нескольких месяцев выжить в отчужденных пространствах, но если посмотреть с другой стороны, разве все происходящее с ним не являлось стечением обстоятельств, напору которых он практически и не сопротивлялся? Разве сознательно он вышел навстречу пульсации? Нет. И артефакты добывал от случая к случаю, и перед Пингвином трясся, словно осиновый лист на ветру, и Антрацита спас от безвыходности, потому что боевики Ковчега загнали его в то злополучное здание. Шкуру он свою спасал любыми доступными способами и, не прикатись ему под ноги плазменная граната, брошенная егерем, ни за что не отозвался бы на слабые стоны, не полез бы внутрь Адского Клондайка.
Тяжелые мысли ворочались в голове.
Выжить на крохотном, ограниченном радиусом дневных вылазок пятачке руин – это одно, а стать сталкером – совершенно другое. У Максима не было главного – он не видел перед собой ясной, значительной цели. Его смысл жизни потерялся давно и безвозвратно, но Пятизонье уже успело воздействовать на душу и разум, наложив неизгладимый отпечаток на каждую мысль.
Вернуться назад, снова погрузиться в серый мир, перебиваться продажей разного хлама, найденного в обломках зданий, где каждый предмет кричит о сотнях, тысячах вмиг оборванных Катастрофой судеб?
Максим встал, огляделся вокруг и шагнул к лестнице, уводящей выше.
На уровне пятого этажа фрагмент здания начал истончаться, две стены да чудом уцелевшие лестничные марши сходились углом, искаженные пульсациями, они выглядели чуть согнутым, указующим перстом, тянущимся к небесам.
Максим узнал это место по рассказам других сталкеров. Между собой они называли огрызок здания «Вышкой». Говорили, что с самого верха, оттуда, где раньше находилась позиция ковчеговских наблюдателей, открывается вид на весь город и его окрестности.
Он не понимал, зачем карабкается вверх, преодолевая этаж за этажом. В каждом его действии чувствовалось что-то гибельное, фатальное.
На уровне девятого этажа истончающиеся кверху руины попали во фронт волны аномальной энергии во время одной из пульсаций. Располагавшаяся тут площадка наблюдательного поста, с которой боевики Ковчега контролировали прилегающую зону руин, теперь искаженная, деформированная, превратилась в абстрактную фигуру из бетона, арматуры и пластика. Ровных участков поверхности практически не осталось, и Максим с трудом пристроился на одном из выступов, вцепившись в торчащие прутья ржавого металла.
Верхнюю часть здания ощутимо покачивало под порывами ветра.
Он осмотрелся.
От высоты закружилась голова. Непривычно яркий свет струился от хмурых небес. Внизу простирался огромный город, вернее, все, что от него осталось, – скелеты зданий, кварталы руин, еще сохранившие планировку улиц погибшего мегаполиса. Все это тонуло в дымке – оказывается, в руинах таилось множество источников тепла, и морозный воздух над ними курился белесым маревом.
Максим на миг представил себе иную картину.
Стекло и бетон. Отдельными островками высокие, изящно спроектированные, легкие, кажущиеся невесомыми, устремленными ввысь комплексы зданий. Между ними кварталы старой застройки – потемневшие от времени коробки девяти – и двенадцатиэтажных домов, – неистребленное наследство эпохи погибающего социализма, кое-где видны промышленные районы, конические трубы исполинских диаметров царят над ними, выбрасывая густые, косматые, изгибающиеся под напором ветра столбы теплого воздуха, мгновенно превращающегося в пар…
Он моргнул, и видение исчезло.
Осыпалось стекло с фасадов удивительно красивых высоток, оставляя взгляду безобразные скелеты монолитных конструкций. Текучие реки огней, пригрезившиеся на автомагистралях, поблекли, истаяли, лишь кое-где на обрушенных эстакадах и лепестках изящных дорожных развязок ржавели редкие кузова сгоревших дотла машин.
Руины города жили, над ними, как и в прошлом, дрожал, струился, теплый воздух, но теперь его источником являлись не промышленные комплексы и жилые застройки. Десятки тысяч механоидов, больших и маленьких, разбросанных по руинам, таящихся во тьме подвалов, передвигающихся по улицам разрушенного мегаполиса, вызывали ощущение страшной подмены, непонятной, неправильной, неуместной эрзац-жизни…
Максим, затаив дыхание, смотрел на укутанный дымкой город.
Зрелище завораживающее, нагоняющее жуть. Он никогда раньше не задумывался: что такое цивилизация, что означает этот набивший оскомину термин? Внезапно, остро и болезненно вспомнилось то прошлое, что осталось за чертой Катастрофы.
Ознакомительная версия.
