— Конечно, охота, понимаю, но не всё сразу. Дарья, по два глотка через два часа воду давать будешь. Если уж сильно просить будет, намочи тряпицу, дай пососать. А кормить пока нельзя.
Илья махнул рукой, вернее — хотел, получилось слабо, но я понял, наклонился.
— Чего с этими?
— Дарья, выйди.
Дождавшись, когда женщина, капризно передёрнув плечиками, вышла, я сказал:
— Всех троих я во дворе твоём порешил. Трупы со служанкою твоею вывез за город на телеге и утопил в реке. Землю во дворе песком присыпал, следов никаких нет. Ты это хотел услышать?
Илья кивнул, на лице расплылась довольная улыбка.
— Ты кто?
— Лекарь, звать Юра. В Пскове никогда не бывал. Вчера первый день как здесь — и тут на тебе!
— Спасибо! За себя и за дочь спасибо. Видел я, как её сильничали, сделать только ничего не мог.
— Не разговаривай, лежи, набирайся сил. Ежели придёт кто из знакомцев, скажи — живот прихватило. А боле никому ничего не говори.
— Сам об этом просить хотел.
— Всё, потом поговорим — я утром и вечером приходить буду, пока не выздоровеешь.
Я вышел в коридор, ещё раз обговорил с Дарьей и Машей, как ухаживать за раненым и где меня найти, если будет нужно. Дарья помялась:
— А может ну его, постоялый двор? Перебирайся к нам — дом большой, места хватит, да и нам спокойней будет. Отец слаб, а я всю ночь от страха тряслась. Хоть ворота и заперты, а двери на доме нет — вчера выбили.
А, чёрт, и в самом деле. Мельком я отметил, когда заходил, что дверь висит не на петлях, а стоит рядом, прислонённая к стене.
— Ладно, быть посему.
Я вышел из дома, отправился на торг. Нашёл там в работном закутке плотника, привёл к дому:
— Навесь двери, как положено. Вчера перебрал немного, — врал я, — да силы не рассчитал.
Плотник оглядел меня, видимо, решил, что я и в самом деле могу двери по пьяни вынести, кивнул и взялся за работу. Руки у мужика росли из правильного места, и вскоре дверь висела на петлях. Я проверил, легко ли закрывается, хорошо ли ходит по пазам дубовый запор, похвалил работу и рассчитался. Дарья попыталась вмешаться, чтобы расплатиться самой, но за спиной плотника я показал ей кулак, и она отошла.
Когда плотник ушёл, она обиженно сказала:
— Ты чего кулаки показываешь?
— Не мог же я ему сказать, что дверь сломали кромешники, пришлось врать, что был пьяным, сломал. Он меня за хозяина принял, а ты с деньгами лезешь. Впредь никогда такого не делай, что бы ты от меня не услышала, не встревай — можешь подвести.
Я направился на постоялый двор, рассчитался с хозяином, забрал свои скудные пожитки и деньги и вернулся в дом Ильи.
Завидев меня, обе женщины обрадовались. Видимо, со мной они и в самом деле чувствовали себя в безопасности.
Мне показали отведённую комнату. Небольшая, но уютная, окно её очень кстати выходило на передний двор, так что я мог видеть часть улицы и ворота.
Я снял сапоги и решил прилечь отдохнуть — предыдущая ночь выдалась почти бессонной. Сон сморил почти сразу, едва голова моя коснулась подушки.
Проснулся от стука в дверь. Пришла Маша звать к обеду. Очень кстати — с утра‑то я ничего не ел, всё в каких‑то заботах.
Стол был неплох, точно — Маша расстаралась. Душистый супчик на куриных потрошках, запечённая в духовке курица с гречневой кашей, гора пирожков с разнообразной начинкой, вина двух сортов… Для рядового обеда неплохо. Я ел не стесняясь — в конце концов ради этого дома я рисковал жизнью.
Дарья ела мало и больше глядела удивлённо на меня, поражаясь, как я уничтожаю съестное. Когда я допил вино и откинулся на спинку стула, Дарья попросила рассказать о себе. В принципе ничего криминального в просьбе не было, но, желая обезопасить себя, я решил конкретного ничего не говорить. Пытки и не всякий крепкий мужик выдержит, а уж женщина и подавно.
А наслышан я о жутких «прелестях» сиих немало. Стоит палачу зажать кости пальцев между деревянными палочками и сжать — расскажешь всё, хотя это ещё и не пытка, так — развлечение для мучителей. А могут и молотком дробить косточки по одной, неплохо развязывает язык стул с дыркой на сиденье, к которому привязывали пытуемого, а снизу подставляли жаровню с горячими углями.
Словом — арсенал был чрезвычайно широк, но китайцев с их изощрёнными пытками мы ещё не догнали. Посадить на кол, как издревле применялось на Руси — это как бы и примитив, вот посадить на молодой побег бамбука, который растёт быстро и прорастает в человека насквозь, от ануса до рта за трое суток — вот это уже утончённое «искусство».
Я вкратце рассказал Дарье, что на жизнь зарабатываю лечением людей, не женат, родственников не имею, жил в Москве, но после ужасного пожара был вынужден искать себе новое прибежище.
Дарья была шокирована московской трагедией, о которой слышала от соседей и знакомых, и попросила рассказать подробней. Как мог, смягчая краски, я пересказал ей о нападении татар, позорном бегстве Ивана Грозного в Ярославль, о ратном подвиге наших воинов, проделавших немалый путь до Коломны и затем, без отдыха, — до Москвы, и принявших неравный бой с ворогом. Постепенно я и сам увлёкся, стал рассказывать подробнее, в деталях, описывая свои чувства.
Мой рассказ был прерван самым неожиданным образом — грохотом разбитой глиняной миски. Это Маша, подойдя сменить блюда, заслушалась, и в ужасе от услышанных кошмаров взмахнула руками, упустив посуду. Вслед за грохотом миски раздался слабый голос из соседней комнаты, где лежал Илья:
— Можно погромче, плохо слышно.
Мама моя, я рассказывал для Дарьи, а слушали все. Вот и попробуй после этого поделиться подробностями своей жизни.
Я не стал повышать голос, просто пришёл в комнату Ильи, сел на стул и продолжил рассказ. Женщины слушали, сидя на скамье. Илья прикрыл глаза, и когда я, подумав, что он уснул, тихо поднялся, чтобы уйти, открыл их.
— А до Москвы где бывал?
То ли я рассказывал интересно и захватывающе, то ли им хотелось узнать побольше о человеке, которого они пустили в дом — не знаю. У каждого человека есть история своей жизни, не бывает людей без прошлого. И я решил рассказать им о своих приключениях в Османской империи.
Торопиться сегодня было уже некуда, и я в деталях и лицах битый час рассказывал им об османах, великом визире, его подарках. Глаза Ильи загорелись:
— Покажи саблю!
Я не поленился, сходил в свою комнату, принёс саблю — подарок визиря, вытащил из ножен и показал восхищённому хозяину. Женщины же просто ахали, разглядывая богато украшенное оружие.
— Да, повезло тебе — живой остался и с подарками вернулся, — проговорил Илья.
— Повезло, наверное — ангел–хранитель заботливый.
— В церкви‑то был? Свечку за своё счастливое спасение ставил?
— Не успел ещё. Только в Москву вернулся, на следующий день — пожар, добрался до Пскова, на следующий день — кромешники.
— Сходи, у нас тут храмы чудные. И девок с собой возьми, в такие лихие времена не след им без сопровождения по улицам ходить.
— Завтра с утра и пойдём на службу. Утомил я вас. Отдыхай, Илья, выздоравливай, набирайся сил.
Не успел я зайти в свою комнату, как обе женщины заявились ко мне. Я обратил внимание на то, что, несмотря на разницу в положении, Дарья обращалась со служанкой почти как с ровней. Не часто это увидишь в купеческих домах.
— Батюшка уснул. Больно ты занятно рассказываешь — лучше любого баечника или скомороха, как будто я сама побывала в дальних краях. Ещё послушать охота.
И чего мне в голову стукнуло? Рассказал я им повесть–сказку Александра Грина «Алые паруса». Не упоминая, конечно, что этот писатель родится еще только через пятьсот лет. Обе слушали, приоткрыв рты от изумления, а в конце по щекам у обеих текли слёзы. Я не ожидал такой реакции.
— Какая любовь! — прошептала Дарья. — За неё и жизнь отдать не жалко.
— Зачем отдавать? Живи, люби, радуйся жизни.
— Хорошо тебе говорить — ты бывал везде, много знаешь, так рассказываешь — век бы слушала. А я дальше Пскова нигде и не была.
