умнее его. Я хочу, чтобы вы двое встали на мою сторону и проследили, чтобы всякий, кто будет жульничать, схлопотал перелом ноги. Мне от вас нужно… – Я призадумался, но на ум шло только: – …сотрудничество. Этот Город, хоть и принадлежит на словах Империи, не в меньшей степени является и вашим достоянием. И если победа будет за нами, я обещаю – вы получите то, что принадлежит вам по праву. Ну а если мы проиграем… Уже будет все равно. Ну так что? Что думаете?
Снова долгое молчание, жутко волнительное. Затем Лонгин спросил:
– Кто-нибудь будет платить нам за всю эту работу?
– Да. Пайками и наличными деньгами. Буду с вами откровенен, сейчас в Городе не так много денег, и казначейство не снабдит нас, когда монета подойдет к концу. Так что, если осада затянется, рано или поздно ей на смену придут расписки. Но я готов отвечать за каждую. Деньги будут, и вам причтется. Положитесь на мое слово.
Лонгин и Арраск посмотрели на Айхму – она лишь кивнула. Большой риск для нее, но она сделала это без колебаний. И Арраск протянул мне свою крупную костлявую лапу:
– Договорились.
Я пожал ее, как будто сунул руку псу в пасть. Лонгин пока колебался. Тут я и сообразил, что не учел одно весомое «но». Синие и Зеленые – враждующие фракции и друг друга, чуть что, готовы со свету сжить. Вот же черт!
– Должен подчеркнуть, – сказал я, – никто не ожидает, что Синие и Зеленые начнут работать плечом к плечу. Исключено. Но это и не нужно. Мы распределим работу по уму – что-то Синим, что-то Зеленым.
– И Синие получат что полегче, пока мы будем нырять в дерьмо. – Лонгин презрительно хмыкнул, глядя на Арраска, пытаясь его спровоцировать. – Я что, похож на дурака?
Если тебе, читатель, доводилось когда-нибудь рубить дерево, ты знаешь тот мягкий скрип, означающий, что оно вот-вот упадет – и, если не стрельнешь в сторону с должной прытью, раздавит тебя. Ситуация накалялась, но я не предвидел эту проблему и не знал, как поступить. И поэтому я сказал:
– Что ж, если Зеленые не станут работать со мной, в отличие от Синих, у меня нет выбора, не мне решать. Но я бы предпочел вас обоих.
Лонгин бросил на меня взгляд, который испугал бы и тигра. Но потом я подумал обо всех тех по ту сторону стены, и знаете что, он и вполовину не был так страшен, как они.
– Ну так что? – спокойно спросил я.
Лонгин все еще колебался.
– Никакой дерьмовой работы, – процедил он.
– Дерьмовой работы будет полно, – сказал я, – но всем поровну.
Это его рассмешило.
– Заметано! – сказал он и протянул мне ладонь.
* * *
– Что сделал, что?
Фаустин – мужчина симпатичный. Настолько хорош, что почти ждешь, что он идиот. А еще он ниже меня, а для имперца это без трех секунд карликовость. Ему примерно сорок пять – сложно сказать, ведь как-то так он мог выглядеть и в семьдесят. Его жена умерла за год до осады, и ей он был безумно верен.
– Успокойся, – сказал я. – Мы купили их задешево. Нам нужна рабочая сила.
Арраск и Лонгин ушли с длинным списком дел. Я осался в «Собачьем дуэте», ибо сказал Фаустину, чтобы он встретил меня там. Он задержался дольше, чем я ожидал, и уже почти стемнело. Айхма заварила мне большой чайник чая, и мы поговорили о старых добрых временах.
Фаустин был вне себя от ярости.
– Ты пообещал амнистию двум преступным группировкам, чьим людям собираешься платить в два раза больше, чем имперскому стражнику, – и после всего этого думаешь, что я одобрю…
– Фаустин, – сказал я, – заткнись. Помощи от тебя никакой.
Он уставился на меня так, словно я дал ему пощечину. Затем он на мгновение отвел взгляд. Затем – снова посмотрел на меня.
– Ты зашел слишком далеко, – сказал он. – Твоим друзьям-гладиаторам уже даже не сказать, что сделка расторгается, – поднимут беспорядки. Ради всего святого, о чем ты думал?
Я решил – пусть распинается, вываливает все, что душе угодно. Мне было плевать – я тем временем прикидывал числа в уме. По словам Фаустина, у нас имелось три миллиона двести семьдесят шесть тысяч гистаменонов, плюс золота и серебра где-то еще на миллион, ориентировочно. Другими словами – не шибко много.
– Фаустин, – перебил я его. – Кто сейчас хозяин монетного двора?
Он остановился и посмотрел на меня.
– Сегимер. Ты его знаешь?
– Уже нет. Найди мне кого-нибудь, кто будет меня слушаться. Затем мы расплавим три миллиона гистаменонов.
– Что?
– Девальвация, – пояснил я. – Денег у нас в обрез, так что придется разбавить золото медью. Возьмем водопроводные трубы, у нас их полно.
– Орхан, о чем ты? Сам же знаешь – гистаменон на девяносто девять процентов чист! Этот стандарт соблюдается на протяжении веков.
Я развел руками.
– В нынешней ситуации нам потребуются монеты поменьше. Мы с тобой нанимаем гладиаторов – чтобы заработать один целый гистаменон, им придется пахать день и ночь. Выпустим новую монету – четвертушку прежней. Так у нас будет более толковый номинал, и люди не заметят, что там меньше золота.
Фаустин покачал головой.
– Все это выходит из-под контроля, – сказал он. – Мне кажется, ты потерял хватку. Мне очень жаль, но я не могу быть частью такого плана.
Я зевнул. Денек выдался невозможно долгий.
– Давай прикинем, – сказал я. – Сто шестьдесят торнезе дают за гистаменон. Значит, за четвертушку – сорок. Еще придется немножко разбавить серебро… ну, о технических сторонах вопроса не беспокойся – у меня есть друзья, хорошо разбирающиеся в этом.
Фаустин многозначительно посмотрел на меня.
– Я в курсе.
– Ничего, это может подождать до утра. Прямо сейчас мне нужна опись оружейных складов. Не думаю, что у тебя она готова.
Он бросил на меня трагический взгляд.
– Что на тебя нашло, Орхан? Я бы сказал, что ты сейчас пьян, но ты ведь трезвенник. Ты ведешь себя очень странно.
– Пойди и приготовь мне опись, прошу тебя, – сказал я.
И он ушел, а Айхма, которая все это время как бы невзначай крутилась неподалеку, подошла и уселась напротив.
– Однако ж он прав, – сказала она. – Что на тебя нашло?
Я не хотел говорить об этом и сам спросил ее:
– Как ты смотришь на должность министра снабжения?
Я бы предпочел прикорнуть в «Собачьем дуэте», на хорошенькой кучке соломы, но увы – такая роскошь виделась непозволительной. Уже стемнело, а дел у меня за день так
