«Так, сразу за крайним справа домом растёт большое дерево… Нет, там они не взлетят — крона слишком широкая. За вторым деревьев нет, но видны покосившиеся бетонные столбы — тоже не то». Наконец, между четвёртым и пятым домами (хотя какие это дома — так, развалины) я заметил размытый круг вертолётного ротора. Получилось, что в данной ситуации наши противники сыграли против себя. Стараясь спрятать свой вертолёт, они посадили его на такую площадку, с которой он не мог уйти, не приподнявшись метров на двадцать. И у нас появился шанс достать его старой противотанковой ракетой.
— Тушкан, они на «полпервого»! — И, отложив винтовку, я бросился помогать Ивану поворачивать наш «музыкальный инструмент». Через пару секунд он снова припал к прицелу, а я снял свою винтовку с предохранителя.
Вертолёт (как я и предполагал, это был старичок «Ирокез», он же «Хьюи»[69]) уже поднялся метров на десять над землёй и теперь был хорошо виден. Встав на колено, я выставил на прицеле дистанцию в триста метров и вскинул винтовку. Перекрестье легло на стекло пилотской кабины, но, заметив в проёме двери пулемётчика, я перенёс прицельную марку на него. Выстрел! И промах. Вертолёт поднялся выше и начал разворачиваться по часовой стрелке, «смазав» и мой второй выстрел.
— Илья, ложись! — Услышав крик Тушканчика, я ничком падаю на раскисшую глину.
Резкий хлопок, шипение маршевого двигателя — вскинув голову, успеваю заметить впереди блеск трассера ракеты… Со стороны это выглядело так, как будто вертолёту кто-то очень немаленький дал пинка под хвост. Винтокрылая машина качнулась вперёд, взбрыкнув задом, верхний ротор оказался почти перпендикулярным земле, затем из боковых дверей вырвались клубы дыма, отчего вертолёт стал походить на старинный парусник, давший одновременные залпы с обоих бортов. Длинный хвост неожиданно согнулся под необычным углом и, ставший похожим на креветку «Белл», нырнул за развалины домов. Я первый раз в реальной жизни видел, как сбивают вертолёт, и картинка сильно отличалось от таковой в кино! Никаких вращений на месте с испусканием длинного шлейфа дыма, никаких огненных столбов после падения… И звуковое сопровождение тоже подкачало — негромкий хлопок кумулятивной БЧ,[70] какой-то треск — и всё! Ладно, не время сейчас сравнительным анализом заниматься, я нащупал тангенту:
— Чпок, это Заноза. Мухой сюда — поедем посмотрим, что там и как! Может, живой кто остался…
Поначалу я торопился, надеясь, что кто-нибудь выжил при падении, всё-таки двадцать метров — это не двести, взрыва после падения не было. Но к моменту, когда наша машина остановилась рядом, за зубчатыми развалинами стены полыхал нешуточный костёр из топлива и остатков вертолёта, а спустя пару минут часто захлопали, взрываясь, патроны.
— Ну, Ванька, ты и дал им прикурить! — широко улыбаясь, похвалил нашего зенитчика-противотанкиста Мистер Шляпа.
«Эх, мне бы твой оптимизм!» Веселья товарищей я не разделял, да и с чего? Все главные фигуранты этого хитрого дела сейчас поджаривались в нескольких десятках метров от нас. Всей радости, что трофеи достались неплохие. «Тигры» уже лет пять как начали снова собирать всё в том же Арзамасе, но дешевле от этого они не стали. Когда случилась Катастрофа, янкесы в числе первоочередных целей обстреляли и Нижний Новгород, и его окрестности. Не так плотно, как Москву или Калининград, но десяток «стеклянных полянок» на территории города видел. Уж больно много всяких военных производств там было. И полигоны со стратегическими складами в окрестностях.
Но, когда всё устаканилось, людям понадобились машины. Понятно, что на радиоактивных развалинах никто жить и работать не будет, но ГАЗ потихоньку начали раскапывать, вывозя уцелевшее оборудование и материалы в Арзамас, которому повезло тогда, тридцать лет назад. То ли наши зенитчики сбили летевшие к нему «томагавки», а может, американцы собирались ударить по нему позже, но факт остаётся фактом — Арзамасу повезло. И, приняв к себе довольно много беженцев, предприятия города не только не исчезли, но даже и расширились. Наши добытчики, что ни неделя, отправляют туда по Волге баржи с металлоломом и всякими «ништяками». Но эти-то «Тигры» были довоенными, серьёзно превосходившими нынешние в комфорте и надёжности. Так что один я, скорее всего, «отожму» у родного коллектива. Мне, можно сказать, давно такая машина по статусу положена!
Уже забравшись в машину, я продолжал колебаться: тот «Тигр», в котором мы ехали с утра, — на пять человек с посадкой поперёк салона и четырьмя боковыми дверями, а наша нынешняя машина — на семь человек с посадкой вдоль бортов, какой выбрать, я, честно говоря, не знал. Когда грузились в машину, я заметил, что капот и правая сторона нашего «Тигра» покрыты мелкими оспинами от осколков. Но кого, право, в наше время беспокоит такая мелочь?
Поле мы пересекли минут за пять, и я, отправив Тушканчика и Саламандра осмотреть вторую машину, с остальными пошел к месту авиакатастрофы. Боеприпасы взрываться уже перестали, но керосин ещё полыхал, и мы устроились под стеной одного из разрушенных домов. Адреналин, переполнявший нас во время боя, постепенно сходил на нет, нас, что называется, отпускало. И, как всегда в такие моменты, я просто наслаждался покоем. Раскинулся на коврике-скатке, ноги расположил на каком-то камне, рюкзак — под голову, и — отдыхать. Первым, минут через пять, отпустило Говоруна: как обычно, не говоря ни слова, он поднялся, отряхнул брюки и принялся собирать хворост. Немного странно — разводить костёр, сидя в нескольких метрах от полыхающих сотен литров авиационного керосина, но такова уж наша жизнь — целиком состоит из странностей и нелепостей. Взять хотя бы нас, Следопытов, — по старым временам наши функции несколько министерств тащило: и МВД с ФСБ, и Министерство обороны со всеми их спецназами; разведкой ценных ресурсов, наверное, тоже специальная контора заведовала. А у нас каждый Следопыт — «и швец, и жнец, и всем вам трындец»!. Да ещё и внешней политикой занимаемся. И распусканием слухов…
Вспомнился мне тут на днях один из первых моих рейдов в Столицу. Вместе с отцом тогда поехали. Уровень радиации к тому времени уже упал заметно, десять лет прошло всё-таки. И большинство «горячих» мест на схемы и карты нанесли. И я очень хорошо запомнил, как мы остановились километрах в двух от развалин Университета, на высоченной круче над рекой, и я высмотрел в бинокль странное здание вдалеке, стоявшее напротив какой-то гигантской статуи, и спросил у отца, что это такое. Он взял бинокль, долго всматривался, а потом выматерился в полголоса и ответил:
