Калинин быстро посмотрел на сержанта. До сих пор лес оставался мертвым. Ни птицы, ни звери, ни их следы до этого момента не попадались им на глаза. След, обнаруженный Ермолаевым, стал первым проявлением жизни в лесу.
— Зверь прошел больше недели назад. След уже замело снегом, но под сугробом на заледеневшей корке остался отпечаток ступни.
— Что это за зверь?
На лице Ермолаева промелькнула растерянность.
— Я понимаю, это звучит глупо, — произнес он, отводя глаза. — Вроде бы, охотник из Сибири, должен знать все следы… Но я не могу опознать этот след.
Алексей внимательно посмотрел на выражение лица Ермолаева.
— Вы не можете опознать след зверя или это неизвестный вам след? задал он уточняющий вопрос.
— Да, — подхватил мысль Ермолаев. — Скорее всего, это неизвестный мне след…
— След крупный?
— Очень. Это не медведь, не тигр… Пятка узкая, почти не оказывает давления на поверхность снега. От неё осталась очень слабая ложбинка. Напротив, пальцы мощные, их четыре. В снегу так же отпечатались четкие проколы на концах пальцев. Я измерил глубину прокола — она составила около десяти сантиметров.
— Ты хочешь сказать, что проколы — это звериные когти, и они длиной десять сантиметров?
— Да. Зверь шел на четырех лапах, причем основная часть веса приходилась на передние.
— Ты же нашел только один след!
— Да, и я думаю, что это след задней ноги. На неё вес практически не приходится.
Алексей повернулся в сторону темной чащи. Свет костров только сгущал мрак между деревьями. Информация Ермолаева о таинственном звере бодрости не прибавляла. Калинин невольно поежился.
— Можешь себе представить, — произнес Алексей, — что где-то там, в темноте бродят невиданные звери с когтями длиной в десять сантиметров?
— Я нашел только один отпечаток, — сказал Ермолаев. — Это даже не следы!
— Ладно. Я поговорю со старшиной, чтобы он выставил охрану по периметру лагеря.
Ермолаев удовлетворенно кивнул. Калинин отпустил сержанта, а сам в задумчивости сел на снег.
Сообщать старшине о странном следе зверя, конечно, не стоит. Охрана и так будет выставлена, а вот усугублять конфликт с Семеном Владимировичем было бы неразумно. Боже, как он устал за этот день! Первый день командования ротой. Сколько вопросов, сколько ответственности! Солдаты словно не замечали его приказов, старшина вспыхивал по каждому маломальскому поводу. Только политрук Зайнулов как-то поддерживал его, да рядовой Приходько иногда поднимал настроение своими шуточками.
За целый день Алексей съел только треть котелка каши на завтрак и половинку булочки с маком после полудня. Но голода он не чувствовал. Он ощущал неимоверную усталость. А ещё головокружение. Калинин слышал это выражение — голова кружится от забот. Теперь он прочувствовал эти слова на себе в полной мере. Мир как будто сдвинулся немного, и от этого сознание Калинина плохо воспринимало окружающую действительность.
Он вдруг посмотрел свежим взглядом на темный лес вокруг. Алексею показалось, что совсем недавно, возможно вчера, он заснул у себя дома в постели, а проснулся в этом дремучем лесу в окружении чужих ему людей, на лицах которых лежит печать войны. Словно кто-то властный, почти бог, кинул его к этим людям и заставил командовать ими. А кем был Алексей до этого? Начинающим ученым, очкариком.
Чужое! Все вокруг чужое!
Калинину внезапно захотелось оказаться дома, в уютной постели, за любимым столом для письма рядом с уже ставшим родным книжным шкафом. Оказаться там и не думать ни о чем! Погрузиться в мир книг и фантазий.
Если бы кто-то посмотрел на молодого лейтенанта со стороны, то смог бы увидеть, что на лице Калинина блуждает какая-то задумчивая улыбка.
Калинин спал. Он уснул прямо так, сидя на снегу. Снилась ему дача родителей. Было лето. Он сидел за столом, солнце сильно припекало сквозь стекло на веранде. Мама только что принесла полную тарелку клубники, посыпанную сахаром. Алексей уже съел такую тарелку, желудок его был полон.
— Нет, мама, я не хочу больше клубники!
Мама раскрыла рот и закричала:
— Саша!
Кто-то тряс Калинина за плечо, вырывая его из сна. Последним эпизодом была мысль, что он все-таки не Саша, а Алексей.
Калинин открыл глаза. Разбудил его политрук.
— Извините, Алексей Витальевич, — сказал он. — Но клубники у меня нет, даже если вы её и не хотите.
— Я, кажется, уснул, — произнес Калинин, протирая глаза. Он посмотрел на часы. Сон длился всего тридцать минут.
Что-то непонятное творилось в лагере. Солдаты не сидели спокойно у костров, а, поднявшись на ноги, уставились в темноту между деревьями.
— Саша! — громко звал кто-то. — Парамонов!
— Что случилось? — спросил Калинин.
— Солдат пропал.
Алексей встал. С края лагеря раздалось лошадиное ржание. Ротная лошадь Дуня волновалась. Калинин кинул мимолетный взгляд в её сторону и повернулся к Зайнулову:
— Давно он исчез?
— Никто не знает. Последний раз его видели час назад. Командир отделения произвел перекличку, и красноармеец Парамонов не отозвался.
Откуда-то из темноты вынырнул старшина.
— Пока ничего не нашли, — сообщил он. — Следов, указывающих, что он ушел в чащу, не видно. Быть может, побрел по дороге к выходу из леса.
— Зачем? — удивился Калинин.
— Я не Папа Римский, чтобы у меня были ответы на все вопросы! — резко откликнулся Семен Владимирович. — Что делать будем?
— Его нужно искать, — сказал Калинин.
— И как это будет выглядеть? — спросил старшина.
— Нужно прочесать лес, — объяснил Алексей.
Лицо старшины скривилось.
— Опомнись, лейтенант! Мрак стоит такой, что даже пальцев своих не разглядеть! Мы в неизвестном лесу, и даже не знаем, где он заканчивается! Я отправлю на прочесывание взвод, и вместо одного пропавшего солдата у нас будет десяток, а то и больше!
— Темно, — согласился со старшиной Зайнулов. — Снег глубокий. Нужно ждать. Возможно, он скоро вернется.
Калинин снова начал закипать.
— Но ведь пропал человек!
— Пропал — найдется, — сказал старшина. — Если решил прогуляться по дороге, ничего с ним не случится. Если…
— Что, «если»?
— В случае этого «если» твои поиски ничего не дадут!
— Надо усилить охрану лагеря, — сказал Зайнулов. Старшина кивнул, приложил руку к виску и скрылся. Зайнулов ушел вслед за ним.
Злость поднялась в Алексее. Он стал нервно ходить взад-вперед, пиная носком сапога снежные комья. «Я не командир в роте! — пришел он к неожиданному выводу. — Я совершенно не командую солдатами! За меня это делают старшина с политруком. Я словно кукла. Меня показывают солдатам, говорят, что я их командир, а когда дело доходит до настоящих приказов, меня никто не слушает, в то время как приказы отдают старшина с политруком, и все их выполняют!»
