— Development, — сказал Гошка.
— Что? — не понял Инструктор.
— «Development» можно перевести с английского и как «развитие» и как «фотопроявление», — пояснил я.
— А-а, — понял Инструктор.
— И что там дальше происходит? — спросил Гошка.
Инструктор не стал скрывать:
— Затем наступает Миг Повторного Начала Бесконечного Пути. Шестерни Мирового Механизма проворачиваются, и всё начинает крутиться заново и, так сказать, по-честному.
— И всё, что есть, и всё, что будет, — это лишь игры сознания, — вздохнул я и полез за сигаретами.
— Ну да, конечно, — согласился со мной Инструктор. — А как же еще? Общее же место. Трюизм. Правда, в определенных кругах.
— Слушайте, а с нами со всеми что происходит, когда вся эта чехарда случается? — с тревогой в голосе спросил Гошка.
— Ничего не происходит. Адепт спит — все спят, он просыпается — все просыпаются, — успокоил Гошку Инструктор. — Это ведь, так сказать…
И он задумался.
— Это как инсталлировать на компьютер новую операционную систему, — пришла ему на помощь Аня, про которую мы все забыли. — Можно так всё это представить. Реальность — операционная система. Мы все — что-то вроде текстовых файлов. Какая нам разница, с помощью какой программы и в какой операционке нас прочтут?
— Никакой, — согласился я.
Мне нравилась идея, что всякий человек суть текст. Она отлично рифмовалась с известным мнением, что мир существует исключительно для того, чтобы стать когда-нибудь книгой. Это меня грело.
— Конечно, никакой разницы, — подтвердила Аня.
— Хотя в апгрейтовых версиях существовать, наверное, веселей, — справедливо заметил Гоша.
На что Серега не менее справедливо съязвил:
— Ага, с новыми глюками оно, конечно, веселее. Латать их патчами не перелатать.
А я решил задуматься над всем этим. И задумался. И, не переставая думать, достал из пачки сигарету, помял ее и показал Ане. Она кивком дала разрешение, и я закурил. Давно тянуло.
В этот момент Серега спросил у Инструктора:
— Ну и в чем проблема-то? Система потихоньку худо-бедно улучшается — Ньютон аплодирует, Лейбниц кулаком грозит — ну и слава богу, которого нет. От добра добра чего ради искать?
— Всё дело в степени притязаний, — ответил ему Инструктор. — Проблема, Сергей Иванович, в том, что Белому Адепту, сколь ни пытался он, до сих пор не удалось достичь, так сказать, идеала. А хочется… Но, скажем честно, никогда ему его не достичь. Страдание неустранимо. И это печальный факт, который требует хладнокровного признания. Отчего-то для сознания Белого Адепта не представляется возможным вообразить мир, избавленный от страдания. Хотя, конечно, понятно отчего.
— Это в природе вещей, — озвучил свою версию Серега. — Как сказал однажды товарищ Сталин, логика вещей сильнее логики человеческих измерений.
— Да, — подтвердил Инструктор, — страдание — имманентное свойство проявленного мира.
Я послушал-послушал их, вытащил сигарету изо рта, да и пропел за Макаревича:
А я верю, что где-то
Божьей искрою света
Займется костер.
Только нет интереса,
И бездарную пьесу
Продолжает тянуть режиссер.
А пропев, сделал вывод:
— Выходит, прогресс — это движение по бесконечному тоннелю, в конце которого тупик.
— Точнее будет сказать, это бег за линией горизонта, — предложил Инструктор.
Я затянулся, выпустил под потолок несколько сизых завитушек и спросил:
— Ну и где тогда выход?
Инструктор проследил взглядом за моими искусными кольцами и терпеливо дождался, когда они полностью растают. Затем показал на то место, где они только что были, и ответил:
— Ну я уже сказал выше, что Спасение в обращении Ничего во Всё. Эта цель и мечта Черного Адепта.
— Уничтожить проявленный мир? — переформулировал Серега.
— Засветить фотобумагу раз и навсегда? — вспомнил я о предложенной метафоре.
— Да, именно так: раз и навсегда, — произнес проникновенным голосом Инструктор. — И как раз для этой, так сказать, цели за миг до Мига Повторного Начала Бесконечного Пути во сне Белого Черный Адепт и создает Полигон Обеспечения Практического Спасения Абсолюта. — И Инструктор перешел наконец к утилитарным планам: — Дело тут, собственно, вот в чем. Однажды Черному Адепту чудесным образом открылось, что, если донести до Начала Начал мысль об уничтожении феноменального мира, он и исчезнет. И это даже, собственно, и не мысль в чистом виде, а некий такой, знаете ли, визуальный образ… Если вообще-то можно отделить визуальное от вербального… Тут, собственно, вот какое дело: как-то раз представил он себе явственно, что когда-нибудь представит, как в центре Вселенной возникает энергетический вихрь с мощной центростремительной силой. И как эта антиматериальная воронка затем всасывает в себя всё сущее, включая его, Черного Адепта, собственное сознание, которое является спящим сознанием Белого Адепта, а по сути, как мы знаем, — единственным сознанием. Ничто, таким образом, соберется в точку и станет Всем. Но Всем, теперь уже наделенным Сверхсознанием. Далее по вышеприведенному тексту.
— А где этот центр Вселенной? — спросил Гошка.
— Вообще-то везде, — ответил Инструктор.
— Как это? — не понял Гошка.
— По теории относительности Эйнштейна, любая точка может быть принята за центр, — пояснил Серега. — Куда наблюдатель ткнет, там и центр.
— Как говорил комбат Елдахов, ядерная бомба всегда попадает в эпицентр, — вспомнил я.
— И здесь может быть центр, — ткнул себя пальцем в грудь Гошка.
— Запросто, — кивнул Серега.
— Я — центр Вселенной! — восхитился Гоша. А я рассмеялся.
— Раньше был ты, Гошка, пуп земли. Теперь пошел на повышение.
— Вот такие, значит, пироги, — напомнил о себе Инструктор. — Таким, значит, всё образом.
— Это всё, господин Инструктор, понятно, — сказал Серега. — Только непонятно, в чем затык?
— Товарищ, — сказал Инструктор.
— Что «товарищ»? — не понял Серега.
— Называйте меня товарищем Инструктором, так мне привычней.
— Хорошо, — пообещал на будущее Серега.
— А проблема, собственно, в сомнении, — пояснил Инструктор. — Черный Адепт, он хотя и адепт, конечно, но прежде всего — человек.
— Неужели тот, кто пробился в разводящие, может сомневаться в силе своего воображения? — удивился я.
— Он не только может в чем-то сомневаться, но может даже и ошибаться, — сказал Инструктор. — Великий Адепт впитывает в себя в процессе своего саморазвития все, в том числе и сомнение. Разве может быть сознание, лишенное одного из свойств, полным? Теорема Геделя гласит, что любая сложная формальная, так сказать, система должна быть противоречивой, чтобы быть полной.
