Очень много движения на участке вход в Замок-База, и момент на поцелуй, чтоб поглотить внимание проблемой из нежелания движения против необходимости защитить любимого человека.
Шедевр!
Внимание вернулось к окружающему. Глаза от созерцания точки, которая была бы кончиком носа, будь он тридцати сантиметров длинной, перешли к осмотру окружения.
Комната. Катрин, как и я, прикованная к стене наручниками, стол с компом и малым мед набором. Шкаф, в открытой дверце которого виднеются какие-то блоки. Три баллона с горючкой в углу, и десятка два ящика боеприпасов. На ящиках лежат Нирра и Танита. Над ними склонилось тело в белом халате. Два робота у лестницы наверх.
Потом внимание скользнуло к красивому скальпелю, лежавшему на краю стола. Какая-то часть сознания, пробудившаяся от генерации мнения, что скальпель красив, потребовала, чтоб я проснулся и сражался. Какая-то другая попросила ее заткнуться, и я продолжил медленное соскальзывание в тупую дрему.
Немного еще не уснувшего внимания качнулось к ушам. Меня кто-то что-то спрашивал. Язык уже спал.
В помещение внесли хромосом-анализатор, а на меня навели автомат. Но все это доходило как через вату и дымчатые стекла, а сознание обволакивало скальпель, сообщая, какой он острый, легкий, прочный, и явно ожидая от меня чего-то. Внимание засыпало все больше. Я попробовал собрать остатки и придумать, что надо сделать. Еще не уснувшего не хватило, а уже спящее сурово заворчало, подсказывая, что его будить не надо. Тогда я обратил остатки внимания на скальпель, и послал их внутрь него.
Предпоследний кусочек внимания аккуратно взял что-то изнутри и понес мимо меня куда-то в память. Перехватить было нечем, но я все же глянул. Энергия. Много-много энергии, сжатой в атомы, в кристаллы. Привет! от этой энергии.
Последний кусочек внимания уловил крик Катрин, и укрывшись им как одеялом, уснул.
***
Сознание вернулось вспышкой боли в бедре и в голове. Ощущение было такое, что кто-то проткнул бедро ломом, перед этим пару раз стукнув им по затылку.
Первым желанием было громко выругаться и закурить. Но сначала надо было выяснить свои шансы на получение курева. Первые ощущения говорили, что они велики. Я лежал на чем-то мягком и прохладном, не связанный, не избитый (почти) и никаких звуков, кроме шмыгания носом и редкого шипения от боли не поступало. Информация обнадежила, но ее явно недоставало. Я открыл глаз и огляделся.
Мягким и прохладным оказалась куча листьев, сваленная под открытым небом. Уже темнело – от въезда в город прошло пол-дня. Рядом с мной сидела Катрин, и, уставившись в никуда, шмыгала разбитым носом. Левый глаз украшал приличный, в обществе нестыдно показать, фонарь. Шипело что-то из-за спины, и я решил сесть, чтоб посмотреть на источник.
Зажмурившись от боли и проскрипев, как армия скелетов, я сел и посмотрел на бедро. Лома в нем не торчало, и даже дырки не было. Потом посмотрел в сторону. Там, прислонившись спиной к стенке, на той же куче листьев сидела Танита с простреленной рукой. Из под обмотанного вокруг головы куска ткани сочилась кровь. Пока я спал, произошло что-то, что избавило нас, не только от внимания нехороших дяденек, но и от присутствия Ниррры тоже. Только вот что?
– Что случилось?
– Это у тебя надо спросить. – ответила Танита голосом, в котором были только боль и злость, и уперла яростный взгляд во что-то невдалеке. Присмотревшись, я увидел плащ, из под которого торчали очень знакомые ботинки.
Черт! Нирра была мне немногим больше, чем знакомая. Тогда почему я чувствую себя так, будто не донес сообщение стоимостью пару миллиардов? Вскакивание на ноги создало в ноге ощущение повторного удара ломом, но я устоял, и заорал в темное ясное небо.
– Глрэак!!! Кхыэн хвэанджанс ыэльждыа!!!!!!!!
Хорошее ругательство – это драгоценный камень, ценимый не сколько за красоту, сколько за свою редкость. Случай как раз был редкий.
Пространство вокруг начало завинчиваться в дугу от редчайших ругательств [17], а я взял еще круче.
Минуты через две я проругался и спросил:
– В округе есть кто?
Катрин, в которую попал мой вопрос, со слабой печальной улыбкой покачала головой. Прелестно! Эмоциональный шок на фоне самобичевания основанного на смерти близкого человека. За компанию умереть не удалось, значит, хотя бы изобразить, что удалось, надо. Если старательно изобразить, то может, даже получится присоединиться к компании.
Танита, кстати, тоже почти там же, но жаждет не просто умереть, а сильно нарваться, и погибнуть в атаке, и ни дай бог удастся победить противника.
Так. Времени на приведение их в норму мало, но что делать, я знал. Поймать этот маленький гаденький шок, и накачать его эмоциями так, чтоб он лопнул. Мало того, я знал, как это делать.
Найдя себе занятие, я временно отложил все остальное, в том числе и временный провал в памяти, на второе место. Итак.
Оглядеться. Куча листьев находиться под южной стеной городского сада. До базы метров двести. А для похорон места лучше не придумать.
– Сидите здесь! Счас вернусь. – Танита хмуро кивнула, и я похромал к базе, стараясь обращать меньше внимания на бедро, которое, судя по ощущениям, немножко треснуло.
Минут через сорок я вернулся, с автоматом и мечем Нирры, найденным в вдрызг разгромленном подвале, и кучкой разных полезных для похорон предметов. На ходу я переваривал увиденное на улицах.
Выглядели они так, будто кто-то по ним пробежался, крутя над головой генератором гравитационного поля. Пара попавшихся по дороге трупов смотрелась как несчастные люди, в которых влюбилось все подряд – кирпичи, стекла, разное оборудование и так далее. Причем влюбилось настолько, что забыло о гравитации и принялось гоняться за любимыми, чтоб от души поцеловать.
– Игра догони меня кирпич. Первый кон маюсь, второй не играю. – мрачно сообщил я Таните старую шутку.
Поставив магнитофон рядом с небольшим возвышением, я принялся сооружать Нирре последнюю постель. Вскоре ко мне присоединились Танита и Катрин. Первая – яростно сверкнув глазами, но смолчав под моим взглядом. Вторая – совершенно автоматически.
Когда мы перетаскивали ее, я незаметно от девушек взял на анализ кусок кожи. Чтоб войти в роль хладнокровного патологоанатома мне пришлось настойчиво подумать о том, что после кремации сложно установить, была ли у нее пара лишних хромосом.
Положив ее на гигантскую охапку веток, мы некоторое время молча стояли. Я смотрел на ее лицо, бледность которого подчеркивали иссиня-черные волосы, и кисло высчитывал, в скольких торжественных похоронах, считая эти, я уже принял участие. Получалось, что в 79.
Потом я поднял с земли три факела, зажег их, и роздал по одному девушкам. Мы повернулись к почти зашедшему солнцу, бросавшему на все последние синие лучи, и застыли, мысленно провожая Нирру туда, к нему. Потом мне в голову пришла мысль, что лучшего времени для похорон и не надо, а потом в голову полезла всякая чушь типа моралей о том, что плохо, когда умирают дети. Не успевшие размножиться.
