должен остаться здесь на всякий случай.
– Давай я пойду. Это была моя идея, мне и проверять.
Худя кивнул и глянул на экран ПДА.
– Сдается мне, сигнал поступил из этой самой хренотени. На-ка посмотри, вдруг я ошибаюсь.
Он вытянул вперед руку с пристегнутым к запястью прибором.
Кастет сделал шаг назад, посмотрел на наладонник, глянул на затянутую паутиной технику, снова опустил глаза на экран, опять бросил взгляд на сплетенный из белых нитей саркофаг и наморщил лоб, пытаясь сопоставить электронную карту с реальной местностью.
– Похоже, ты прав. Но как такое возможно?
– Жизнь, Кастет, такая штука, что в ней возможно все. И даже то, о чем ты думаешь, что этого не может быть, – пафосно изрек Худя и решил в очередной раз показать напарнику, кто в их компании самый умный: – Лично для меня здесь нет ничего странного. У любого прибора есть погрешность, и этот ПДА не исключение. Он запеленговал координаты сигнала, но где гарантия, что владелец микрочипа находился именно на том участке местности, а не в ста метрах от него, например. Но даже если предположить, что отклонение в данных геолокации не превышает десяти сантиметров и выход из бункера находится под этой хреновиной, это вовсе не означает, что мы не выполним задание.
– Почему?
– Потому что, я полагаю, в бункер может быть несколько точек доступа, или он подземным ходом сообщается с другим укрытием в границах аэродрома.
ПДА издал мелодичную трель. Худя глянул на экран, посмотрел по сторонам и уставился на друга ошалелыми глазами.
– Ничего не понимаю. Ты его видишь?
– Кого? – не понял Кастет.
– Клиента. Он сейчас должен быть тут где-то поблизости, если верить ПДА.
– Дай посмотрю! – Кастет схватил руку напарника, глянул на экран и направился к затянутым паутиной самолетам.
– Слишком близко не подходи и ничего не трогай. Я прикрою, если что, – бросил вдогонку Худя.
Кастет поднял ладонь над головой: дескать, понял, за меня можешь не волноваться. Вразвалочку прошел с десяток шагов, а потом вдруг резко рванул, забежал за накрытую загадочным покрывалом авиатехнику и скрылся из виду.
– Кастет, ты куда? – запоздало крикнул опешивший Худя, но вместо ответа услышал звук выстрела и характерный визг. Чуть позже раздался тупой удар, и ветки затянутой белой дрянью сосенки чуть заметно колыхнулись. Это пуля ударила в бетон и отрикошетила в ствол растущего рядом со взлеткой дерева.
Худя припустил с места. Громко топая берцами по исчерченному черными полосами бетону, подбежал к самолетам и увидел Кастета. Тот стоял к нему спиной, чуть сутулясь и согнув руки в локтях, будто во что-то или в кого-то целился.
– Что там?
– Сам посмотри.
Кастет опустил оружие и сделал шаг в сторону. Худя прошел вперед и увидел странное существо, отдаленно напоминающее молочно-белого краба. Оно лежало на бетоне в лужице вытекшей из пулевого отверстия мутной белесоватой жидкости. Три ноги из шести непропорционально длинных суставчатых конечностей подергивались, словно к ним подсоединили провода и подавали слабые разряды тока.
– Срань господня! Это что за мерзость? Откуда она взялась?
– Оттуда, – Кастет кивком показал на длинный овальный кокон между двумя центрально расположенными самолетами. – Я сперва ее не увидел. Хрена с два белое на белом различишь. Заметил, когда она спрыгнула на бетон и побежала к сосенкам. Я подумал, будет лучше, если ее пристрелить.
– Правильно сделал. Нам еще этого дерьма тут не хватало.
Худя прижал приклад к плечу и, удерживая кокон на прицеле, подошел к нему. В изголовье сплетенной из паутины оболочки виднелась едва различимая глазом прореха. Худя ни за что бы ее не заметил, если б не солнечные лучи. Именно в этом, небольшом по размеру, месте они отражались и сверкали, как на озерной глади в погожий день, тогда как остальная поверхность сотканной из белых нитей капсулы оставалась матовой.
Он ткнул «калашом» в поблескивающее на солнце пятнышко. Вороненый ствол погрузился в кокон по самое цевье. Худя выдернул оружие. Похожие на яичный белок тягучие нити потянулись за металлом и лопнули, когда он резко повел автоматом в сторону.
– Думаю, сигнал снова появился, когда бракозябра выползла из проделанной ею же дыры, – озвучил Худя свежую мысль. – Надо вскрыть кокон. Доставай нож, только действуй предельно аккуратно.
– Почему опять все должен делать я? – возмутился Кастет. Так-то он был не против выполнять приказы и, если честно, ему это нравилось – намного проще делать, что тебе говорят, чем самому принимать решения и нести за них ответственность, – но вот конкретно этим делом он заниматься не хотел. Один лишь вид тянущихся за стволом Худиного «калаша» склизких нитей вызвал в нем отвращение. Он даже не хотел близко подойти к паутинному кокону, не говоря уж о том, чтобы прикоснуться к нему и погрузить в него нож. Клинок, поди, потом хрен отмоешь от этого дерьма.
Кастет зря беспокоился насчет слизи. Ее было совсем немного и только в том месте, откуда, по версии Худи, появилась бледная многоножка. Правда, об этом он узнал позже, а пока его грубое лицо скривилось от омерзения.
– Потому что я – голова, а ты руки, – флегматично сказал Худя, не обращая внимания на гримасы приятеля. – Моя работа придумывать, твоя делать. Если вопросов больше нет, принимайся за работу.
Кастет побубнил немного для проформы, вытащил нож из ножен и сунул заостренный кончик клинка в оставленное автоматным стволом отверстие. Старясь неглубоко просовывать нож в оболочку, сделал длинный вертикальный надрез и два горизонтальных вверху и внизу первой прорези. Нити разрезались с едва различимым треском, как будто он кроил плотную ткань, а не паутину.
Этот звук и отсутствие слизи успокоили Кастета. Он уже не морщился и начал получать удовольствие от процесса, как было всегда, когда он работал руками. Потом положил нож на бетон, просунул пальцы в вертикальную прорезь, не беспокоясь, что может испачкаться, и резко дернул.
Солнечный луч проник в глубину сплетенной Арахной темницы, упал на лицо и тело Моргенштейна. Одежда бывшего управляющего превратилась в рваные истлевшие лохмотья, как будто прошло не три недели, а как минимум три десятилетия.
Из прорех комбинезона где-то на два-три, где-то на пять-семь, а где-то и на все десять сантиметров торчали гладкие верхушки покрытых слизью кожистых яиц. Слизь мельчайшими капельками медленно стекала на одежду по плотным и многочисленным пучкам похожих на корневые волоски тончайших нитей, которые, как показалось Кастету, проросли изнутри организма-носителя. Видимо, в этой слизи и крылась причина быстрого старения ткани комбинезона.
Под полупрозрачной оболочкой каждого яйца (кроме двух – эти были похожи на огромные раздавленные виноградины) смутно угадывались бледные шестиногие тени. Одни эмбрионы оставались неподвижными, другие двигали двумя-тремя или всеми суставчатыми конечностями разом, третьи шевелились сами, словно пытались повернуться, а может, и вовсе прорвать кожистую мембрану и выбраться наружу, как из тех пустых
