Обтянутое серой, похожей на стенки осиного гнезда кожей лицо Моргенштейна напоминало маску покойника: впалые рот и щеки, заостренные скулы, выпирающие над глазницами надбровные дуги. Только глаза лихорадочно сверкали, и в них теплилась слабая искра жизни. Нижняя челюсть шевельнулась, покрытые сухой корочкой темные, почти черные губы разошлись, и едва различимый то ли вздох, то ли стон вырвался из груди обреченного на мучительную смерть страдальца.
– Фу, гадость какая, – скривился Кастет и отшатнулся от кокона.
Худя заглянул в проделанный приятелем разрез и присвистнул.
– Не повезло чуваку, – сказал он, снимая со спины рюкзак. – Зато наша работа сделана. Ща сообщим о находке боссу – и все будет тип-топ.
Он достал из рюкзака переданный Печальным ноутбук, поднял крышку, включил питание. Подождал, когда загрузится операционная система, вывел на экран программу видеозвонков и затыкал пальцем в кнопки клавиатуры, набирая по памяти телефонный номер босса.
Глава 8. Ценный груз
Богомолов стоял перед включенным телевизором. В глазах плескалось недоумение. Рот приоткрылся. Нижняя губа мелко подрагивала, как у обиженного ребенка. Правая щека судорожно подергивалась от нервного тика. Игорь Михайлович машинально облизнул пересохшие губы, на несколько секунд закрыл рукой лицо и снова посмотрел на экран. Слабая надежда, что все это померещилось, развеялась, как утренний туман.
С трибуны Генассамблеи ООН перед представителями разных стран выступал рослый молодой человек. По бокам от него стояли те самые диверсанты, что три недели назад устроили переполох на Новой Земле. Их лица попали в объектив камеры наблюдения и навсегда отпечатались в памяти Игоря Михайловича. У него был стимул запомнить гадкие физиономии. Это из-за них он лишился уникальной возможности заразить Зоной любую точку земного шара, когда – и если – ему это заблагорассудится. Это они отобрали у него надежду стать самым всемогущим человеком на Земле, властителем не каких-то там отдельных человеческих жизней, а вершителем судеб целых государств. У него был реальный шанс занять место бога в масштабах целой планеты, а эти – он даже не мог подобрать идеально характеризующее их слово – в последний момент разрушили его честолюбивые планы.
Диверсантов было трое, только вот лицо третьего наполовину скрывала полумаска из черной кожи. При всем желании Богомолов не мог разглядеть его на видеозаписи. Оставалось догадываться, кто бы это мог быть.
«А вдруг это он был тем типом в маске?» – подумал Игорь Михайлович и ужаснулся. Внутри него как будто лопнула заведенная пружина. Он как-то весь разом обмяк, покачнулся и едва не упал в стоящее позади него кресло.
Причин для волнения было более чем достаточно. В ООН выступал Дмитрий Преображенский, хотя еще полгода назад, если верить докладам помощников, его, пусть и со второго раза, но все-таки отправили на встречу с папашей.
– Предатели! Обманщики! Глупцы! Всех заживо сгною! – злобно прошипел Богомолов. Сгорбившись, словно старик, он тяжело опустился в широкую чашу сиденья, прижался лысеющим затылком к холодной коже слегка изогнутой спинки, закрыл глаза и задумался.
А подумать ему было над чем. Слишком много тем для размышления появилось в последнее время. Взять хотя бы злополучную аварию, что произошла почти месяц назад. На следующий день после того происшествия полковник Самохин доложил по телефону, что это не авария, а устроенная профессором Любимовым диверсия. Доказательств у полковника не было, только, как он выразился, интуитивные предположения.
Игорь Михайлович внимательно выслушал командира ЧВК, задал несколько уточняющих вопросов, но ничего предпринимать не стал.
– Вот как добудешь неопровержимые доказательства, тогда и звони, а сейчас нечего меня сплетнями кормить, – сказал он и сбросил вызов.
В тот вечер Богомолова пригласили на званый ужин в обществе финансовых воротил Лондон-сити. Он долго ждал возможности пообщаться с денежными мешками в непринужденной обстановке, завязать новые знакомства или, чем черт не шутит, обговорить предварительные условия взаимовыгодных сделок и не хотел забивать голову лишней информацией. Тем более он прекрасно знал, какие сложные отношения в его корпорации между условными группировками ученых и безопасников. И те, и другие боролись за увеличение объемов финансирования на собственные нужды и вполне могли использовать не слишком корректные методы конкурентной борьбы за лакомый кусок пирога.
Любимов был одним из ведущих научных сотрудников в штате исследовательского центра. Немедленно арестовать ученого и подвергнуть интенсивному допросу с пристрастием, то есть пыткам, на основании «интуитивных предположений» Самохина было бы верхом безрассудства со стороны Богомолова. Другое дело, если профессор действительно окажется виновным. Тут уж не до церемоний, наказание будет неотвратимым, как сама смерть. В сущности, смерть и станет наказанием. Слишком щедро оставлять в живых того, кто покушается на собственность одного из богатейших людей России. К тому же это неэффективно с точки зрения воспитательного процесса. Любой, кто решится нанести ущерб корпорации, должен знать, что с ним церемониться не будут. Единственное снисхождение, какое он сможет получить, – быстрая и легкая смерть от пули в затылок вместо мучительного и долгого процесса умерщвления.
Доказательств Самохин так и не предоставил. Не успел. Погиб в тот день, когда диверсанты напали на исследовательский центр, а бледная членистоногая тварь вырвалась на свободу и сбежала неизвестно куда. Вместе с ним погиб и Любимов, так что вся эта мутная история с аварией, которая вполне могла оказаться диверсией, так и осталась тайной за семью печатями.
– А может, Самохин не зря грешил на Любимова? – не открывая глаз, пробормотал Игорь Михайлович. – Профессор последним заходил в лабораторию. Что, если он специально открыл клетку с Арахной? Вдруг это был его план побега? Пока паучиха отвлекает на себя внимание, он незамеченным добирается до телепорта и благополучно сбегает, а чтобы не вычислили, куда он переместился, минирует устройство. Только вот сбежать он не успел, – ответил Богомолов на свой же вопрос. – Арахна убила его раньше, чем он это сделал. Да и телепорт взорвался до того, как паучиха добралась до профессора. М-да, понятно, что ничего не понятно, кроме одного: гребаные Преображенские испортили мне жизнь. Сначала папаша пил мою кровушку, пользовался моими деньгами и идеями, как своими собственными, а теперь и сынок пошел по его стопам: решил забрать то, что мне принадлежит по праву. Ничего у тебя не выйдет, крысеныш. Отправишься следом за папашкой, уж я об этом позабочусь, можешь не сомневаться. Ты мне, ублюдок, за все ответишь.
Под невероятно вместительным словом «все» Игорь Михайлович понимал не только появление Дмитрия в стенах ООН. По мнению Богомолова, сын его ныне покойного компаньона был причастен к событиям, произошедшим в исследовательском центре после дерзкого нападения диверсантов.
Помимо разработки и внедрения в жизнь способа управляемого инфицирования Зоной любой точки планеты, ученые корпорации занимались изучением проблемы бессмертия. Игорь Михайлович планировал со временем
