в руки! – Богомолов погрозил кулаком телевизору. – Ты у меня собственное дерьмо жрать будешь и просить добавки, лишь бы твои мучения закончились.
В этот миг он и думать забыл, что обещал единственному дорогому для него человеку – дочери – найти и вернуть ее благоверного в целости и сохранности. Ненаглядная кровиночка не могла найти места с тех пор, как на затерянный в заснеженных просторах Новой Земли исследовательский центр совершили дерзкое нападение. Все эти три недели она не выходила из дома, ожидая известий от отца. Да и куда пойдешь с красными от бесконечных слез глазами и разбухшим носом?
Так думал Богомолов. На самом деле его дочь регулярно посещала ночные клубы и встречалась с подругами. Да, она скучала по супругу, но это был не повод для того, чтобы запереться в четырех стенах и вести монашеский образ жизни. Достаточно и того, что она не впускала в свою жизнь других мужчин, хотя возможностей для этого у нее имелось предостаточно.
Последний раз Ефим делил с ней постель почти четыре года назад. С тех пор как он вступил в должность управляющего парком «Чернобыль Лэнд», она общалась с ним только по видеосвязи, а это помогало душе, но не телу. Молодой организм настоятельно требовал утех. Лизунчик, как ласково называл ее отец, а потом эту манеру подхватил и супруг, подручными средствами выходила из ситуации. Но все равно это было не то, и она продолжала надеяться на лучшее, веря в данное отцом обещание.
Богомолов спинным мозгом чувствовал веру дочери в его силы и не мог обмануть ее ожиданий, но сегодня все разительным образом переменилось. Жажда мести взяла верх над страхом потерять дочь точно так же, как он когда-то потерял ее мать.
– Ничего, переживет. Молодая еще, найдет нового хахаля, – сердито пробормотал он.
В тот же миг воображение сыграло злую шутку. Игорь Михайлович как будто увидел себя со стороны. Он только что пришел с улицы в московский особняк, заметил большую лужу на полу и услышал размеренные всхлипы, с какими в ней исчезали падающие с огромной хрустальной люстры капли воды. Интуитивно чувствуя беду, он побежал к плавному изгибу лестницы, разбрызгивая воду из лужи. Подошвы ботинок заскользили по мокрому кафелю. Он чудом сохранил равновесие, в последний момент ухватившись за кованую завитушку перил.
Перепрыгивая по две ступеньки за раз, Игорь Михайлович взлетел на второй этаж, увидел, как льется вода из-под закрытой двери в ванную и остановился, словно воздух мгновенно стал густым и вязким, как сироп. Преодолевая чудовищное сопротивление, он приблизился на негнущихся ногах к двери и неторопливо, словно кто-то в это мгновение включил режим замедленного просмотра, взялся за отполированный до зеркального блеска металлический шар дверной ручки.
Гулкий стук сердца метрономом отсчитывал секунды нерешительности. Игорь Михайлович не спешил открывать дверь, понимая, что это простое действие лишит его последних проблесков надежды и он останется один на один с жестокой реальностью. Но сколько бы он ни оттягивал этот момент, ему все-таки пришлось повернуть дверную ручку. Он услышал сухой щелчок замка и содрогнулся от мысли, что это сама судьба взвела курок приставленного к его виску пистолета. Дверь плавно повернулась на петлях. Богомолов увидел безвольно свисающую с края переполненного водой резервуара женскую руку. Кожа была такая же белая, как мрамор ванной, только вот на кончиках пальцев появился синюшный оттенок.
Возле стилизованной под лапу льва бронзовой ножки валялась на боку полупрозрачная пластиковая баночка из-под лекарств. Без крышки и без содержимого. Богомолов не видел этикетку, но и так знал, что это пузырек из-под снотворного. Точно такие же таблетки от бессонницы принимала его жена. С их помощью она ушла из жизни. Дочь, судя по всему, последовала ее примеру.
Хлюпая водой под ногами, Игорь Михайлович приблизился к ванне и увидел утопленницу. Лиза как будто спала: веки прикрыты, лицо спокойное, умиротворенное. Но вот ресницы вздрогнули, глаза распахнулись, и, хотя синие губы не двигались, в голове Игоря Михайловича прозвучал мертвый, скрипучий голос:
– Это не я себя убила, папуля, а ты меня убил. И мамулю ты убил, и Ефимчика. Ты всех нас убил, папочка. Всех! Всех! Всех!
Усилием воли Богомолов прогнал наваждение, но в ушах долго звучали похожие на собачий лай последние слова дочери.
От слуховых галлюцинаций спасли врубленные на полную громкость динамики. Игорь Михайлович выключил телевизор, когда почувствовал, что голова вот-вот лопнет, как воздушный шар. Аудиотерапия пошла на пользу: он больше ничего не слышал, кроме звона в ушах и странного шума, похожего на гудение пчелиного роя. Этот гул то появлялся, то исчезал с завидной периодичностью. На какое-то время он пропал полностью.
Игорь Михайлович обрадовался. Непонятный шум его так достал, что он грешным делом подумал: не повредился ли слух от столь радикальной борьбы с призрачным голосом. Губы непроизвольно растянулись в улыбке, когда он понял, что это не так. Не успел он порадоваться пусть маленькой, но все-таки победе, как загадочное гудение вернулось.
– Ах вот в чем дело!
Игорь Михайлович встал с кресла и направился к столу. Смартфон вибрировал в беззвучном режиме. В нижней части затемненного экрана светились два белых круга, один с зеленой, другой с красной трубкой внутри. Богомолов взял аппарат в руки и дотронулся кончиком пальца до пиктограммы вызова. На экране появилось искаженное дешевой камерой лицо Худи. Обычно худое и вытянутое в длину, сейчас оно напоминало сильно сплюснутый с концов мяч для регби с близко посаженными к невероятно большому и округлому носу глазами.
– Доброго здравьица, босс! – радостно завопил Худя, когда на экране ноутбука вместо надоевших хуже горькой редьки горизонтально бегущих друг за другом белых точек появилась знакомая физиономия.
Игорь Михайлович проигнорировал приветствие и с ходу взял быка за рога:
– Нашли Моргенштейна?
– Разумеется, босс! – Худя растянул губы в улыбке. Измененное низкокачественной оптикой лицо стало еще шире и почти полностью заняло экран смартфона.
Богомолов непроизвольно скрипнул зубами и сжал пальцы в кулак.
– Где он? Я хочу видеть его немедленно и кое о чем спросить.
Улыбка исчезла с лица Худи. Он открыл рот, втянул в себя воздух и тесно сжал губы.
– Чего молчишь? С ним что-то не так? Он мертв?
– Не совсем.
– Что это значит? Вы избили его до полусмерти?
– Да мы его даже пальцем не тронули, – донесся из динамика голос Кастета.
Худя повернул голову влево, – на дуболома смотрит, догадался Игорь Михайлович, – потом снова уставился в камеру ноутбука, кивнул и прижал руку к груди.
– Хватит клоуна из себя изображать! Говори толком, что с Моргенштейном, а еще лучше – покажи.
– Боюсь, это зрелище не из приятных, босс.
– А ты не бойся. Я не красна девица и не собираюсь падать в обморок от вида крови
