Несмотря на размеры, воздуха в них хватает почти на час. Их разработали для экстремальных ситуаций, и при взгляде на них у меня начало сосать под ложечкой от дурного предчувствия.
— Что значит «его остановят»? — спросил я, наблюдая за тем, как Марина принимается расстёгивать комбинезон.
— То самое. В поезде бомба. Через несколько минут она взорвётся, и все пойдут ко дну. Ну, или почти все. В любом случае, до Майорки ты не доедешь. Зато военные мигом тебя подберут, а там… — она красноречиво пожала плечами и скинула комбинезон, оставшись в обтягивающем водолазном костюме. — Будешь пялиться на мою грудь или всё-таки оденешься?
— Чёрт! — я в ярости схватил свой комплект. Дурацкого василькового цвета. — Что, ничего поярче не нашлось?
— Не привередничай, ладно? Бери, что дают, и скажи «спасибо».
— Обойдёшься!
— Грубиян! — фыркнула Марина, беря маску с аквалангом.
— И что, это всё из-за меня? — спросил я зло, скидывая куртку и расстёгивая бронескаф.
Придётся его оставить в поезде. Эх, жаль: он обошёлся мне недёшево!
— Ты теперь важная персона, Амос. Привыкай.
Марина бросила взгляд на висящие в купе часы.
— Быстрее!
— Так ты работаешь на Мафусаилов? — спросил я, снимая комбинезон и вытаскивая из него документы и кредитки. — Не на военных?
— В каком-то смысле, и на них тоже.
— Как это?
— Слышал о двойных агентах? — она подмигнула и принялась настраивать маску.
Я начал натягивать водолазный костюм. Документы, кредитки, пистолет и один запасной магазин засунул под него, прижав эластичным материалом к животу. Одеждой, сумкой, кобурой, ботинками и ещё двумя обоймами придётся пожертвовать. Вещи топорщились под эластичной тканью водолазного комбеза, и со стороны, наверное, казалось, будто я забеременел уродским роботом.
— В каком вагоне бомба? В нашем?
— Нет, в следующем по ходу поезда.
— Ты её заложила?
— Нет. Но это идея Мафусаилов, если для тебя это важно.
— Старые ублюдки готовы пожертвовать чужими жизнями?
— Они готовы пожертвовать, чем угодно, — ответила Марина холодно. — Ради спасения собственных задниц.
— И спасти их должен я?
— Да. Потому что иначе наша жизнь превратится в хаос. Никакие дубликаты разумов Мафусаилов нас не спасут: всегда найдутся те, кто скажут, что нами правят бездушные машины, и нужно немедленно всё изменить. А мы отлично знаем, чем заканчиваются разговоры такого рода — примеров в истории хватает.
— Знаешь, — говорю я перед тем, как надеть кислородную маску, — по-моему, нами и сейчас правят бездушные машины. Ещё есть время обезвредить бомбу?
Вместо ответа Марина посмотрела на часы и тоже натянула маску. Затем подняла руку с растопыренными пальцами. Загибает большой: Раз! Я понимаю, что она начинает отсчёт. Значит, до взрыва осталось четыре секунды!
Два!
Неужели они действительно потопят целый аквапоезд⁈
Три!
Долбаные жестокие ублюдки!
Четыре!
Хрен вам, а не стерк-отель со всеми удобствами и гарантией безопасности!
Пять!
И пусть мир летит ко всем чертям!
Раздался грохот, поезд содрогнулся, и мы с Марией схватились друг за друга, чтобы не упасть.
— Держись! — крикнул я.
Очевидно, она заранее настроила передатчики наших масок на одну волну — иначе мы не смогли бы общаться.
— На пол! — ответила она и потянула меня вниз.
Мы легли, глядя друг на друга. Вагон приподнялся, а затем резко ушёл влево. Его отбросило назад, и мы сползли к дивану. Я понимал, что нужно ждать: пока мы не пойдём ко дну, предпринимать что-либо опасно.
Сколько же народу погибнет — не только во взорванном вагоне, но во всём поезде⁈ Воздушных подушек не хватит, чтобы спасти всех, а аварийные системы не смогут поддерживать поезд на плаву долго. Кажется, я уже чувствовал к Мафусаилам ненависть — хотя страх всё же пока оставался доминирующим чувством.
Вагон снова тряхнуло. Я услышал серию коротких взрывов, затем скрежет и шипение. Наверное, рвались обшивка и гидравлика.
Марина поднялась, держась за привинченный к полу столик, и показала мне на окно. В руке у неё возник пистолет (уж не знаю, где она его прятала — наверное, в клапане на пояснице, предназначенном для фонаря и ножа). Марина трижды выстрелила в стекло, и оно разлетелось. Осколки дождём обрушились вниз.
— Давай за мной! — выкрикнула Марина.
Отшвырнув бластер, она влезла на стол, но тут вагон дёрнулся и резко ушёл в сторону. Марина упала прямо в мои объятия, однако я не смог её удержать, потому что тоже потерял равновесие, и мы оба повалились на пол. При этом я больно ударился спиной о стул — аж в глазах потемнело!
— Эй! — обеспокоенно воскликнула Марина. — Ты жив⁈ — она начала трясти меня, и от этого в голове поднялась настоящая буря.
— Отпусти! — выдавил я, отстранив её.
— Ударился? Подняться можешь?
— Да! — пробормотал я, вставая на четвереньки.
Вагон накренился, и пол встал под углом градусов в сорок — похоже, мы сейчас пойдём ко дну. Пора взять себя в руки и действовать. В конце концов, раз я в сознании, значит, всё не так уж плохо.
Голова гудела — наверное, сотрясение мозга — к горлу подступала тошнота, но я поднялся на ноги и показал Марине знак «Ок». Она кивнула и снова влезла на стол. Я — за ней. Марина помогла мне: она оказалась сильнее, чем можно было подумать. Киборг, что ли?
— Прыгаем! — скомандовала Марина, и мы сиганули из разбитого окна прямо в воду.
Океан вокруг поезда бурлил и пенился, отовсюду валил чёрный жирный дым, вагоны походили на дохлых рыб, оглушённых динамитом. Состав был обречён, аварийные системы едва справлялись.
Я огляделся в поисках спасшихся, но никого не увидел. Возможно, они находились по другую сторону поезда. Хотелось в это верить.
— Плыть сможешь? — спросила Марина.
— Постараюсь. Если пойду ко дну, можешь меня бросить.
Она ничего не ответила. Вместо этого сделала знак погружаться, и мы нырнули.
Я следовал за Мариной. Почему-то мы плыли не в сторону от тонущего поезда, а вниз, опускаясь на глубину. У меня появилось желание задать по этому поводу вопрос, но я сдержался: не всё ли равно? Через пять минут Марина сама сообщила мне то, что я хотел знать.
— Нас ждёт субмарина, — проговорила она, когда мы оказались метрах в ста от поезда.
Девушка указала влево,
