Я вопросительно взглянул на Цадока. Тот в какой-то нерешительности топтался посреди комнаты, как будто забыв, зачем сюда пришел. Понятно почему: не очень хочется показывать чужаку расположение своих тайников. Ну, куда ты денешься, дорогой, сам же меня сюда и притащил. Я еще сильнее загнул бровь, демонстрируя нетерпение. Это возымело действие — беспорядочное перемещение торговца по кабинету приобрело явно выраженный вектор, направленный к стенному шкафу. Я еще не успел удивиться, что такой ценный артефакт открыто лежит на полке, как тут же понял свое заблуждение. Цадок неуловимым движением нажал на сокрытый среди беспорядочно разбросанных свитков рычажок, и часть шкафа с легким скрипом отъехала в сторону, открыв потайную прямоугольную дверь в стене. И не простую, а железную, из склепанных друг с другом квадратных листов со стороной размером сантиметров сорок каждый. Дверная коробка тоже была металлическая. Дверь запирали сразу аж три замка.
— Запоры работы лучших генуэзских мастеров! — не преминул похвастаться торговец, доставая связку ключей.
Да уж, заметно, что замки изготовлял далеко не деревенский кузнец! Причем в целях, видимо, лучшей защиты все замки были разными. Верхний открывался большим круглым ключом с торчащими во все стороны зубчиками, средний, напротив, плоским с вырезами. А чем отпирался нижний, увидеть не удалось, так как его заслонял своей немаленькой тушей хозяин кабинета. Причем, кажется, намеренно.
Дверь раскрылась на удивление беззвучно. Цадок зажег приготовленную свечу в красивом серебряном подсвечнике и, согнувшись — дверной проем был ниже даже его невеликого роста, — проскользнул внутрь. Ругаясь при этом на тесноту и острые углы, явно намекая, что почтенному гостю совершенно незачем туда заходить. Но мне было интересно, и я тоже полез следом. Взгляду открылось совсем небольшое помещение, можно сказать — каморка, естественно — без окон. И ничего интересного на первый взгляд она не содержала: на полу стояли всего три невзрачных сундука — два больших и один поменьше. Его-то и открыл торговец, подозрительно косясь на меня. Некоторое время что-то там перекладывал и наконец извлек из недр сундука маленький тряпичный сверток. После чего мы проследовали обратно в кабинет, и Цадок сразу же, пыхтя, произвел процедуру закрытия тайника.
Завершив наконец свои манипуляции, Цадок аккуратно снял тряпку, и на свет явился свернутый в трубочку лист пергамента, который тот благоговейно протянул мне. Я, немного волнуясь, осторожно развернул уже несколько потертый и потрескавшийся от частого употребления кусочек тонко выделанной кожи. Лист оказался покрыт надписями с обеих сторон. На внешней (по отношению к свернутому состоянию) красовался небольшой текст в десяток строк, написанный привычным мне квадратным ивритским алфавитом. А вот последняя строчка сильно смахивает на арабскую вязь.
Я перевернул пергамент. Внутренняя сторона его была полностью занята убористым текстом. Причем двух типов: ближе к центру шли строчки на древнем «финикийском» иврите, а у полей, видимо, как комментарии к основному тексту, располагались слова, написанные совсем другим шрифтом. Присмотревшись, я узнал некоторые буквы. Это был арамейский алфавит[7]. Хорошо, что мой сосед по комнате в университетской общаге был студентом исторического факультета. Несмотря на прошедшие с тех пор годы, кое-что от наших с ним многочисленных посиделок в голове да осталось.
Однако успешное опознание использованных при написании этого долбаного мультиязычного документа алфавитов ни на йоту не приближало меня к пониманию изложенного с их помощью. Я задумчиво повертел в руках пергамент. Можно ли что-либо заключить из предварительного знакомства с ним, даже без прочтения текста? Можно! Во-первых, очевидно, что тут не один текст, а как минимум три, написанные, видимо, разными людьми в разное время. Во-вторых, содержание внутренней стороны листа является копией с гораздо более древнего источника — использование старого палеоеврейского алфавита, насколько мне известно, прекратилось еще в веке седьмом-восьмом до нашей эры. А вот комментарии на арамейском гораздо моложе — общеупотребительным он стал лет на пятьсот позже. А в-третьих, арабская надпись на внешней стороне свидетельствует о ее недавнем, по историческим меркам, конечно, происхождении.
Теперь, после получения общего представления, неплохо было бы узнать, что там все же написано. И желательно без помощи Цадока — он лицо заинтересованное. Но увы, древние письмена мне точно не осилить, я даже не все буквы этих алфавитов знаю. Попробовать разве что прочитать ивритский текст на внешней стороне пергамента? Ну-ка, посмотрим…
Я впился взглядом в четко выведенные красивым каллиграфическим почерком буквы. Несмотря на отсутствие огласовок[8], чтение пошло неожиданно легко. В вольном переводе это звучало примерно так:
##«Уважаемый рабби Авраам Бен Давид! Несмотря на разделяющие нас теологические разногласия, я осмелился обратиться к вам как к несомненному авторитету в области Каббалы, лучшему ее знатоку в наши дни за консультацией. В мои руки случайно попал интересный свиток, содержащий текст весьма странного содержания. По сообщенным мне сведениям, свиток якобы является копией с другого, крайне древнего. Хотя текст и производит впечатление подлинного, но его смысл наводит на сильные подозрения в этом, чем приводит меня в состояние крайнего душевного смятения. Прошу поскорее разрешить мои сомнения, так как здоровье в последнее время оставляет желать лучшего и я опасаюсь не дождаться вашего ответа. С нетерпением и благодарностью ожидаю вашего мнения по поводу данного свитка».###
Далее шла та самая строчка арабской вязью, содержавшая, видимо, подпись оставшегося мне неведомым отправителя. Вряд ли это сам Цадок — не тянет он как-то на религиозного теоретика. С адресатом тоже не все было ясно — о том, кто такой рабби Авраам, я не имел ни малейшего представления. Видимо, известный (но не мне, к сожалению) средневековый каббалист. Зато догадка о структуре свитка подтвердилась, это мне в плюс. Но дальше без помощи владельца документа не продвинуться.
Я строго посмотрел на ожидающего в нетерпении моей реакции торговца. Под моим взглядом тот без всякой нужды начал нервно поправлять свой роскошный шелковый тюрбан, расшитый золотыми и серебряными завитушками.
— Ну? Давай рассказывай!
— Что рассказывать? — сдавленно прошептал тот.
— Все! С самого начала! Где ты украл этот свиток?
Я намеренно начал расспросы в обвинительном тоне, чтобы сразу отбить охоту у моего собеседника утаивать неприглядные для того детали дела, если таковые имелись. И, неожиданно для себя, попал в точку.
