— Забавно, — задумчиво произнес Самарский.
— Вот именно. Палач называл Викен Хейсой. Закрыл ее собой от игл. А когда умирал, то была такая сцена, что слезами хоть залейся — классическая хинская драматургия: вспомнили и о гадании, и о том что в следующей жизни все будет хорошо, — эта фраза вышла злой и циничной.
— Я хочу знать о нем все, — приказал я, — Складывается впечатление, что палач действовал на эмоциях, но надо проверить, не действовал ли он по указке своего руководителя «голубя», вопреки «соколу» Хунэ.
Мой помощник задумчиво кивнул.
— Да, я выпотрошу базу с личными делами, ребята помогут взломать… Странно все это.
— Да уж, странно.
Оставив Самарского, я отправился на поиски Викен. Таисия, оказывается, оттранспортировала ее на «Сокол», в родные стены, так сказать. И то правильно, если хины не успели разграбить корабль, то у нас найдется все необходимое для оказания помощи в полном объеме.
Наша милая доктор колдовала в своей вотчине с азартом фанатика своего дела. Обычно при общении со мной она чуть смущалась — легкая влюбленность, но в этот раз не дала мне и рта раскрыть, попросив, чтобы я пришел через час. Несмотря на сильное желание узнать хоть что-нибудь, мешать ей я не рискнул и послушно покинул медотсек.
Чтобы убить время, я помог нашим в нудной, но необходимой тестировке систем корабля. Через два часа я вновь был в медотсеке, Таисия уже не возилась с образцами и реген-растворами, а сидела за пультом, значит можно отвлекать.
— Рассказывайте, — просто сказал я.
— Сильное нервное и физическое истощение послужили причиной глубокого обморока, — привычно начала она. — Кислотные ожоги на лице: повреждена кожная и мышечная ткань, но… все не так плохо, как кажется — двигательные нервы целы, сквозные раны невелики… «Заплатки» я поставила раститься. Так что думаю, месяца три-четыре и… все будет «совсем неплохо», а через год и следа не останется… Ну, если не делать глупостей, конечно. Тяжело ей будет с «баллоном» на лице первые недели две, но после пересадки и приживления «заплаток», ограничимся только пластырем.
— Эти ожоги… Что вы еще можете о них сказать?
— Ну… Раз вы спросили… Я думаю, что надо было очень постараться, чтобы нанести столь минимальный вред при столь впечатляющем внешнем результате.
— Насилие?
— Нет. Сексуального насилия не было, — успокаивающе заверила она меня.
Мне действительно стало спокойнее, не хотелось быть виноватым перед Викен еще и в этом. Но…
— А добровольный секс?
Таисия шокированно моргнула, потом пересмотрела записи на визоре.
— Нет, не было.
Не было… Да и когда б они успели? Голубки…
В голове складывалось решение… Неправильное.
Не ошибочное, нет, именно неправильное — решение, нарушающее правила и нормы.
Я не могу потерять эту мелкую синто полностью и безвозвратно. И пусть она мне не принадлежит, и уже вряд ли когда-нибудь станет моей, но… Если не она сама, то хоть ее часть — моя по праву — в контракте прописано.
— Сколько ей лежать в регенераторе?
— Не менее четырех дней, — тут же мобилизовалась Таисия, готовая отстаивать пациента, и давая понять, что раньше она ее ни под каким видом не выпустит, кто бы и о чем ни просил.
— А в каком состоянии ее репродуктивная система?
— В нормальном, — осторожно и ничего не понимая, ответила доктор.
— Когда созревание?
— Через… пять дней…
«Отлично»…
— Алекса…
Я перебил.
— У нас есть возможность произвести забор генматериала и сохранить его? — спросил я, жестко глядя ей в лицо.
— Да.
— Я хочу чтобы вы произвели забор материала до того, как Ви… Саламандра Викторова окончательно придет в себя. Хочу, чтобы в регенераторе она пробыла столько, сколько нужно и вышла максимально дееспособной. Вам все ясно?
Таисия вспыхнула.
— Вы требуете, чтобы я украла у нее яйцеклетку?
— Я должен повторять приказ? — мой тон холоден, спокоен и… пренебрежителен: оправданий и объяснений — не будет.
Таисия бледнеет от оскорбления. Наши с ней отношения были «человеческими», а не «начальник-подчиненный». Не простит… Не будет больше милых вечеров-посиделок и обсуждений архаичной литературы. Всегда приходится чем-то жертвовать.
— Я поняла вас, господин Полномочный Представитель Президента, — в голосе лед, а на лице пылает обида. Она смотрит в визор, и готов поклясться, не видит ничего.
— Таисия Никифоровна, — она вздрагивает от моего теплого и дружелюбного тона, с трудом удерживая отстраненное выражение лица, — я ведь могу рассчитывать на безукоризненное выполнение и максимальный из возможных результат?
Она борется с собой.
— Я, кажется, не давала повода сомневаться в своей компетентности и добросовестности, — процедила доктор сквозь зубы.
— Совершенно верно, никогда не давали.
Она не сдержалась и бросила на меня полный негодования взгляд, мол, чего ты опять прикидываешься добреньким? Я все о тебе поняла!
Милая девочка, совершенно неискушенная в таких делах, будь на ее месте Викен, та бы принялась задавать уточняющие вопросы, по делу конечно, но так, чтобы я прочувствовал, какой я моральный урод, и насколько низко пал.
Самое забавное, что я в своем праве: этот чертов сан-контракт позволяет мне распоряжаться генматериалом Викен без ее согласия, а раз согласие не нужно, то мне вовсе не обязательно ставить ее в известность.
Мы благополучно миновали «врата», ни засады, ни преследования не было, впереди два ничейных сектора-пустышки.
Самарский нашел личное дело палача Йинао Тяня.
Удивительная история, только у хинов возможен такой бред. Чиновник проворовался и покончил с собой, в назидание остальным, его двух сыновей продали в рабство, и хозяином мальчиков стал Вэйхао Цепной Пес. Что стало с младшим — не понятно, а старшего учившегося на врача, сделали палачом. Выяснилось также, что Йинао Тянь доучивался на Синто.
Николай Николаевич предположил, что синто ухитрились поставить ему гипноустановку, но эта версия не выдерживала критики. Во-первых, наверняка Вэйхао не выпустил бы своего раба, не обеспечив защиты от такого. Во-вторых, под гипноприказом, особенно предполагающим пожертвование жизнью ради объекта, человек тупее и безэмоциональнее, а эмоции у них обоих, можно сказать, «били через край».
Прошли еще сутки, и серый от усталости Самарский доложил.
— Я нашел запись допроса… пыток Викен. Звука не было, но я провел расшифровку по губам.
— И?
Николай Николаевич пожал плечами
