встретить серьезного противника?
Хотя ребята могли провернуть операцию и без меня, если бы Гриша простоял с минуту, махая саблей, как я поначалу, они точно так же смогли бы окучить двух солдат. Так что в чем-то Гендель, конечно, рисковал, но скорей от собственной мании величия, нежели чем от благородства.
Вечерело, в лагерь начали возвращаться отряды с поживой, самой ценной, по словам Григория, были ящики с патронами.
– Два полных ящика патронов для шмайсера – это просто замечательно.
Также ребята притащили пулемет с двумя наборами лент в железных коробках. Григорий увидел огромного детину с пулеметом на плече, спросил:
– Володя, ты его, что, с корнем оторвал? Пулемет-то явно со станка, где ты его надыбал?
Детина, которого звали Володя, заулыбался.
– Да я его с мотоцикла снял, но я не отрывал, я открутил. Он там на барашках закреплен, легко снять было.
– А что ты его прямо с коляской не открутил? – в шутку спросил Гриша.
– Да она неудобная, коляска-то, на плече не помещается, – ответил в шутку Володя, и веселый смех, раздался в лагере.
Еще через час вернулся еще один отряд, но в этот раз были не трофеи, а носилки, на которых кто-то лежал. Я подошел поближе к отряду, на лицах было горе. На носилках лежала девушка, гимнастерка разорвана, и грудь была забинтована. Сквозь бинты шла кровь. Командир отделения – с понурой головой.
– Что случилось? – спросил Георгий.
– Да машину мы остановили офицерскую, Маруся водителя сняла хорошо. Мы со шмайсеров продырявили все, что смогли. Ну и полезли обыскивать. А офицера, видать, не убило, а только ранило. Мы уже от машины уходить начинали, а он из браунинга шмальнул и в нее, родимую, попал. Лучше бы в меня!
К нам незаметно подошел Феодосий и ответил:
– Спокойно, Николай. Придет и твой черед, сейчас жить нужно и воевать нужно. Нет тут твоей вины.
– Как нет, святой отец? Не проверил я фашиста-то? Не проверил! – убивался Николай.
– Гриш, налей ребятам по 200 грамм, завтра вам выходной. А Марусю ко мне в землянку отнесите. Отходит она, я грехи ей отпущу.
У меня опять возникло чувство некого диссонанса и нестыковки, никто из коммунистов не возразил священнику перед лицом смерти, никто не возразил ему, что это все фигня, мол, и не нужно этого ничего. Несмотря на звезды, которые были почти у всех на шапках или пилотках. Звезда и крест рядом. Но праздничное настроение ушло из отряда.
Развели костры и сели в кружки. Выпивки всем не полагалось, только отделению, которое вернулось с потерями. В этот день такое отделение было одно. Я было подумал, может, попробовать спасти эту Марусю? Но потом понял, что пулевое ранение, задето легкое, и еще куча внутренних повреждений, я вряд ли смогу каким-то образом помочь при помощи своего сканера. А хирургически я тут тоже был бессилен.
Когда уже стемнело, вернулся Яша. Куда он уходил, никому известно не было, но он вернулся, улыбаясь своей хитрой улыбочкой, довольный настолько, что показалось, что в лагерь вошло маленькое еврейское солнышко, и стало даже капельку светлей.
– Я говорил, что Яша может все? Таки я вам говорю, что Яша может все! Достать собрания сочинения Ленина на оккупированной территории, где нет прохода евреям? Да нивапрос! Яша достал! Но кто потом вспомнит маленького бедного Яшу, когда будут делить пирог победы? Я вас спрашиваю. Никто не вспомнит старого бедного еврея, который положил жизнь за свою малую родину.
Дружный хохот и улыбки в лагере опять сменили грусть. Кто-то спросил Яшу:
– Яша, а это ты какую родину называешь малой?
– Как какую, Союз Советских Социалистических Республик, конечно.
– А что же для тебя тогда большая родина?
– Вы мне, конечно, не поверите, но это Израиль. По размеру он, конечно, даже меньше, чем черкасская область, но для каждого еврея он занимает самое большое место в его сердце. Помяните мое слово: эта война вернет евреям большую родину.
Еще одна волна хохота накрыла лагерь. Я смеялся вместе со всеми, но понимал, насколько этот тщедушный старик Яша был прав. Евреи действительно получат свою землю после этой войны, но им придется еще повоевать достаточно долгий период времени. Может, именно поэтому, что их земля досталась им таким трудом, они и сделали рай в пустыне?
Я забрал у Яши две авоськи с книгами и сказал:
– А ты прав, Яша, так оно и будет, за книги спасибо. Не буду спрашивать, где ты их взял.
Яша сверкнул глазами, глядя на меня. И продолжил в своем репертуаре и со своим одесским акцентом:
– А хоть бы и спросил, Яша с радостью расскажет историю, как он нашел собрания самого Ленина.
Я не стал слушать и понес книги в землянку к Петру. Петя сидел под светом керосинки в наушниках и что-то слушал. Когда я вошел и поставил на стол авоськи с книгами, он просиял лицом, снял наушники и сказал:
– Леха, брат! Наши перешли в наступление практически по всем фронтам. Отбросили немца уже, переломили хребет немецкой гадине! Ты представляешь, как заживет советский народ, когда мы их выгоним? Ведь они что к нам полезли-то? Увидели, как может жить светлое коммунистическое общество. Вот и боятся, что их рабочий класс воспрянет и поднимет их на вилы.
– Кого их? – нечаянно для самого себя спросил я.
– Буржуев! Это ведь все буржуи народ баламутят, если бы не буржуи, рабочий класс жил бы ого-го как! Мы уже, считай, и жили! Вон Днепрогэс построили, села все почти электрифицировали. А какие мы взяли темпы по зерну, углю, металлам? Да царь в гробу бы перевернулся, узнав, каких высот мы достигли. У нас в читательском клубе про космос вот рассказывали. Ты про Циолковского слышал?
– Да, конечно, слышал.
– Вот великий советский ученый. Вот помяни мое слово: после войны наверняка к другим планетам полетим, а буржуи будут себе локти кусать, и врежет им рабочий класс, по самые помидоры врежет.
– Да, так все и будет! И врежет, и в космос полетим, все будет, как ты сказал, Петя.
– Я прямо вижу, как мы заживем счастливо и беззаботно.
Разрушать иллюзию Петра я не стал, к нему я относился много лучше, чем к Генделю, и рассказывать ему, что не все так уж гладко и будет и что не только буржуи на самом деле виноваты во всем. Но то, что СССР действительно достигнет великих вершин, – ведь это правда, но то, что потом по чьей-то величайшей глупости это государство прекратит свое существование, тоже
