— Светлый Бог… Фарриан!
— Семьсот мужчин, желающих держать оружие.
Я понял, куда клонит мой друг. Изумленно воззрился на него. Предложение бывшего воришки показалось мне диким.
— Мы не прокормим их, мальчик! Половина из них так слабы, что не могут стоять на ногах. Остановись, — словно согласился со мною капитан.
Фарри встал, заметался по допросной комнате, взбудораженный идеей.
— Мы немного задержимся. Немного. А потом… Это ведь только начало. Когда мы вернемся, то сможем…
— Фарри, все Братство охотится за нами!
— Малыш прав, капитан. Простите, джентльмены, но… Мы не можем так просто это оставить.
— Жерар!
— Простите, — поник здоровяк. Щелкнул саквояжем. Поджал губы. — Простите…
— Это знак, капитан, — остановился Фарри. Ткнул пальцем в труп фанатика, — пока мы будем бегать по Пустыне, вот эти вот сгноят тысячи. Куда мы вернемся, капитан? В ангарах Ластен-Онга есть ледоходы. Мы можем взять их с собой. У нас будут люди для них, команды! Братство придет, не сомневаюсь. И мы его встретим.
— Никто не доберется до Южного Круга, это не фреты! Как начнется тонкий лед, все эти корабли пойдут в пасть к Темному. Где мы возьмем штурманов? Где возьмем шаманов? Инструментариев? Да щупальца Темнобога, где мы возьмем столько жратвы? — возмутился Монокль.
— Мы даже не знаем кто есть среди этих семи сотен, капитан. Может быть, найдутся и шаманы?
— Вы… это… Вы думаете, что эти семь сотен пойдут с нами? — подал голос я. — Все как один? Тут ведь их дом… А жены, дети… Вместо их поисков идти куда-то ради непонятной цели?
— Идти за тем, что поможет победить Братство, Эд, — Фарриан щелкнул пальцами. — Идти за надеждой. Если есть надежда, за ней всегда ходят. Мы можем ее дать. За Южный Круг пройдем мы одни. А дальше вернемся, и здесь нас будет ждать армия. Ледовая армия. Начало которой мы сейчас положим!
— Буду честным, мальчик. Во мне не так сильно горит страсть добраться туда, куда мы собирались все это время. Как-то все это шаркунье непотребство во льдах превращает наши стремления в нелепицу. В бегство. Все, что я знал, уже изменилось. Мир плавится, и мне все сложнее убеждать себя катиться куда-то на юг по стрелке компаса. Еще сложнее убедить тебя в том, что в нашем путешествии все эти люди станут обузой. Я вообще очень не хочу мнить себя бессердечным псом. Надо бы как-то определиться, ведем ли мы священную войну против Братства и героически погибаем, или же ищем проход через Южный Круг, пока погибают другие?
— Нам и нужен бессердечный пес, капитан, — сказал Фарри. — Мы идем в Южный Круг. Но при этом мы не можем превратиться в этих.
Мы все посмотрели на труп фанатика.
— Люди — это люди… — добавил мой друг.
— Я запутался, ты же только что их переводил в солдаты, мальчик, — едко прокомментировал Монокль.
— Это другое, — смутился Фарри. — Похоже, но другое…
— Не уверен, — капитан погладил указательным пальцем татуировку на лице. — Ладно. Ладно… Нам потребуется хоть какая-то команда, способная управлять ледоходом. Рассчитывать на тех, кого я сегодня увидел — бесполезно. Половина еле ходит, и это еще крепкая половина. Собрать припасы, если они тут есть. Найти корабль, который сможет взять всю эту ораву на борт. Часть людей взять к нам в лазарет, часть нашей команды перевести на второй корабль. Все решаемо, мальчик.
Фарри улыбался.
— Меня очень беспокоит то, чего я не понимаю. Жнец Братства расстрелял большую часть технобожцев. Почему?
— Может, это не Жнец? — спросил я. — Может, кто-то еще?
— Тогда другой вопрос, мальчик номер два, почему его не застрелил наш Жнец? — он поморщился от моей версии. — Это точно наш стрелок, точно! Но зачем это ему? Не высовывался бы — и вас там просто задавили бы числом. Мы пришли бы слишком поздно. Выходит, он решил перебить нас единолично и просто устранил конкурентов?
— Почему нет. Снежные львы ж так поступают… — пробасил Жерар и смутился. — Простите, капитан.
— Боюсь, в этом оледенительном мире все давно не так просто, — буркнул Монокль. — Как-то давно он не палил по нам, для такой-то организованной мести. Впрочем, к работе, джентльмены. У нас очень много дел.
***
Остановившись на отдалении от фрета Содружества, Акула замерла за штурвалом и прикрыла уставшие глаза. И задремала.
«Помоги. Ты нужна мне».
Акула открыла глаза. Голос? Днем? В груди приятно заныло. Она выпрямилась на сидении пилота, продрав дымку спячки. На губах родилась улыбка. В детстве так же хорошо было, когда домой возвращался отец. Когда по комнате проходил ветерок мороза, и в тамбуре слышалось сиплое приветствие папы.
Неважно чем все закончилось.
«Посмотри, что с другой стороны холма, за городом. Мне нужно знать.»
Акула положила руки на штурвал. Голос никогда не приходил днем. Только ночью. И каждое явление его несло с собой холод. Возбуждающий, удовлетворяющий. Забирающий ее. Женщина в ней была счастлива, маленькая девочка плакала от ужаса, а тело самозабвенно отдавалось против воли тому, кто прятался в темноте.
Эти посещения наполняли существование смыслом.
— Я иду, — произнесла она.
Двигатель взревел, повинуясь ее рукам.
Акула летела на харьере по Пустыне, не задумываясь о необходимости скрывать свои следы и беспокоясь только о том, чтобы не перевернуть свой ледоходик. Стонали поворотные лыжи, надрывался накормленный топливом двигатель. Обогнув город, у которого остановился красный фрет, Жнец увидела в окуляр Поцелуя ледоход Цитадели. Перехватив оружие поудобнее, она схватила заплечный мешок с зарядами и выскочила на лед.
Холода не было. Усталости не существовало. Сколько времени она бежала, прежде чем нашла точку, откуда можно защитить голос? Не меньше часа. Дыхание не сбилось. Она нашла в прицеле корабль бывших братьев и прижалась к окуляру.
Голос шепнул: «убей их»,и Акула очнулась от ступора. Жалобно пискнула девочка внутри нее. Закричала, что это неправильно. Что так нельзя. Но Жнец сноровисто находила новую цель, а палец твердо давил на спусковой крючок.
Поцелуй собрал богатую жатву. Лежа на вершине тороса, Жнец расстреливала бывших братьев, пока не кончились заряды. Девочка внутри все сопротивлялась чужой власти, но на стрельбу это никак не влияло. Даже сомнения, что настоящие враги Акулы враги находятся на фрете Содружества, а не на служебном корабле Цитадели, исчезли.
«Спасибо,» — сказал ей голос, когда все закончилось. Его присутствие приласкало женщину. Глаза закатились от удовольствия. По телу пробежала дрожь. Она нужна ему. В этой Пустыне так сложно найти кого-то, кому ты нужен.
Кто так нужен тебе.
У голоса были глаза мертвеца и капитана Содружества. Они накладывались друг на друга. Рана на лице совсем ее не беспокоила. По утрам она сдирала с лица черные лохмотья и даже не морщилась. Боль ушла.
Ушел голод. Акула завтракала скорее потому, что еда важна в Пустыне. Потому что иначе не будет сил для служения голосу. Потому что привыкла.
Она пролежала на льду до того момента, когда появился изуродовавший ее фрет. Все надеялась, что голос попросит приблизиться. Встать и пойти навстречу.
«Возвращайся к себе»
У самого харьера потерянная в холодном теле девочка взмолилась, упрашивая развернуть кораблик и умчаться прочь, подальше от красного фрета, подальше от голоса.
— Нет, — сказала Акула сама себе. — Нет. Я не хочу.
Ночью темнота вокруг ее корабля заклубилась. Забурлила. Небо придвинулось к обзорному стеклу. Жнец лежала на спине, раздвинув ноги, и в сердце ее умирала последняя живая частичка, пока незримый, но осязаемый холод входил в женщину, принося с собою немыслимое удовольствие и пустоту. То, что поработило ее, нашло лазейку и превратило ту в огромные ворота. Сделало из самой известной и сильной женщины Пустыни вожделеющий кусок мяса.
