1-го десятка вооруженных сил общины. То есть запятнавший своим грязным проступком репутацию Командора один из его подчиненных.
В общем, ситуация совсем не проста, и выбор в ней довольно сложен. Ведь неверный он чреват утратой доверия либо у приближенных «силовиков», от чьей верности многое зависит, либо у возмущенных «народных масс», на чью веру в своего справедливого лидера также многое завязано.
— Так, тишина! Тишина! — наконец заговорил определенно что-то решивший, а потому тяжело вздохнувший Лин Абель.
— ТИХО!!! — заорал Хайнц Рольф, тут же стоявший и недобро так сверливший взглядом всего провинившегося бойца.
Тот изрядно взмок, пока огрызался и оправдывался, виня во всём гулящую девку за её столь притягательный зад, которым эта вот блудница имела неосторожность вилять, ходя по воду. Кто ж выдержит? Да и с неё ведь не убудет, тем более, положенную копейку решительно вкусивший прелестей несговорчивой прелестницы сластолюбец не пожалел. Так чего ж кричать за зря?
А снова верноподданнически глянув на чернобородого, рыжебородый предложил кое-какой выход из ситуации:
— Командор, отдай мне этого... А? Он у меня на маршбросках проклянет тот день, когда...
— Тихо, — решительно прервал совсем не радый вырисовывавшимся перспективам как-никак главнокомандующий и без того невеликих войск, чем не дал доозвучить это вот, казалось бы, нормальное предложение десятника, который, разумеется, не желал терять отличного бойца, пусть и не сумевшего удержать похоть в штанах. После чего черноволосый твёрдо продолдил. — Закон для всех один! Все слышали? ЗАКОН ДЛЯ ВСЕХ ОДИН!!!
— Как же это? А, братцы? Неужто меня... Из-за этой... А, люди?
— Тихо! — заткнул побледневшего подсудимого хмурый судья, а десятник отвел взгляд, как, впрочем, и много кто еще из «силовиков». Но Абель огладил бороду и продолжил. — Закон есть закон! И он, напомню, предусматривает моё вмешательство и коррективы. Как и говорил, у нас здесь строится общество равных. Но! В то же время и имеющих все возможности возвыситься над остальными. Всё, как и присуще нашему биологическому виду. Только социальные механизмы не отдаются на откуп примитивным, и потому зачастую неактуальным обычаям или, не дай правосудие, теневым структурам со всякими их негласными да ловкими схемами. У нас всё очевидно и оговорено заранее. И работает, пока во всяком случае, вполне исправно. Итак, Вили Брехт — безусловно виновен, факт чего расследование подтвердило. Он посмел совершить насилие над уважаемым членом нашей общины, своим трудом и старанием заслужившей это уважение. И плевать, чем она занималась до этого! Вы тут все, напомню, не сказать что в прошлом Нахолмская аристократия, и у каждого, прекрасно понимаю, были причины к тому прийти. Сейчас же — другое дело! Каждый из вас старается, отдавая не то, на что способен, если хорошенько пнуть, а то, ещё раз уточню для непонятливых или хитрецов, к чему имеет способности. То есть то, что умеет и любит делать лучше или просто хорошо, пусть это и проституция та же. Но Эльза Хафт, как мы все знаем, из предложенных избрала другую трудовую деятельность, с которой успешно справлялась, принося пользу нашей общине. И никто. Слышите? Никто! Не был вправе принуждать её к иному, без её на то согласия. В обмен же она получала, как говорится, по потребностям. Да, без роскоши и излишков, позволивших бы обеспечить самовыражение в том или ином виде, но тем не менее. Она сыта, одета, здорова и в безопасности, имея крышу над головой. И мы все работаем, чтобы этот вот социальный, так сказать, пакет впредь лишь расширялся иными благами. Далее. Вили Брехт предпочел иметь чуть больше, чем просто базовые потребности, и для того примкнул к на данный момент приоритетному направлению нашего развития, то есть вступил в наши славные вооруженные силы. Стал частью тех, кто хочет большего и не желает быть равным прочим! А потому, как более ценный член общины, пусть он и ущемил своими преступными действиями права Эльзы Хафт, но всё ж имеет право на исключения. И это исключение я ему, в соответствии с законом, предоставляю. Рядовой Брехт, за заслуги передо мной, ты можешь выбрать один из трех вариантов своего наказания. Первый — шпицрутены через строй в пять десятков палок, ну и, соответственно, муки болью до излечения на рассвете следующего дня. Тихо! Сам знаю, что по-божески. Второй вариант — кара сексуальной дисфункцией без членовредительства. Тишина! Потом ржать будете. Третий исход — если сумеешь убедить уважаемую Хафт простить тебя, то можешь предложить ей замужество. И совет вам да любовь тогда. Всё! Решение окончательное и обжалованию не подлежит. Расходимся, товарищи, работа не ждет.
— Спасибо, командир, — поблагодарил залетчик и побежал жениться, судя по всему, потому как Хафт и вправду ничё такая, пусть и пробы на ней реально уже негде ставить.
****
Там же. Ещё пару часов спустя.
— Нет, я так не могу! — вдруг взорвавшись негодованием, в сердцах швырнула недочищенную рыбину себе под ноги высокая и нескладная русоволосая девушка в по здешней моде укороченном сарафане и косынке. Всё, скажем так, очень уж пастельных тонов. — Бред какой-то!
— Не смей швыряться едой! — возмутилась обычно до невозмутимости флегматичная темноволосая молодая женщина, чья красота подувяла из-за, по-видимому, пришедшихся на её долю испытаний. К тому же она не просто не следила за собой, а явно намеренно уродливо одевалась. То есть максимально бесформенный сарафан в пол, под ним не менее длиннополая рубаха с только лишь по необходимости закатываемыми рукавами, ну и венчал образ по-старушичьи повязанный платок. О цвете и говорить нечего. — Что такое, Махт? В чём дело?
— Тебя это не бесит? — всё же подняв от греха подальше рыбу, воззвала к эмоциям снова непрошибаемой слушательницы повариха помоложе, когда вторая, постарше которая, словно ни в чем не бывало опять вернулась к большому котлу, с появлением которого, после очередного визита купцов, готовить на всю ораву Надобрывинцев стало куда проще. — Не бесит это, а?
— Что: это? — не отвлекаясь от помешивания аппетитно булькающего варева, поинтересовалась едва сдержавшая вздох собеседница импульсивной скандалистки.
— Да всё! — чуть ли не в отчаянии уже выкрикнула русоволосая Ирма Махт, когда как темноволосая Марта Цойн всё же вздохнула и повернулась к коллеге по избранной на текущий момент деятельности.
— Пока что меня только твоя криворукость, как ты говоришь, бесит, — даже не повысив
