Видимо, вскоре предстоит Совету решать эту проблему. Отсюда и участие двух атомщиков в невинной экспедиции к бывшим владениям урумту.
Впрочем, почему к «бывшим»? Сами урумту наверняка так не считают!
На обсуждение меня могут и не позвать. Я не атомщик, не экономист, не строитель, не машиностроитель и даже не представитель племени урумту. Ещё интересы купов так-сяк мог бы я представить и самолично и с помощью близких родственников. Ещё представительство интересов ту-пу как-то мог бы организовать с помощью нового вождя Фора и его дочки Тили. А на большее претендовать рано. У айкупов был всего один раз, про килов только слыхал… Времени не хватает! Даже на чтение, без коего, как тонко заметила Розита, вполне можно одичать, остаются какие-то минутки перед наступлением темноты. Гляди, ещё и читать разучишься…
Вчера, кстати, взялся наконец-то за дневники Давида Ливингстона, написанные во время путешествия по Центральной Африке. Ещё в первом вертолёте Розита отправила мне эти микрофиши. И вот только руки дошли. Вставил микрофищу наугад, глянул в первую попавшуюся страницу и наткнулся на знакомые строчки: «Иногда нам подряд попадались покинутые деревни… Все двери хижин были закрыты: пучок листьев тростника или связка зелёных тростинок, положенная поперёк двери, означает «входа нет».
Ещё в «Малахите» я читал это — когда пролистывал Ливингстона в натуральной книге, а не через аппарат для чтения микрофиш. На сплошное изучение дневников времени тогда не хватило. Надеялся, не очень понадобится…
Много ли мы знаем о своём будущем? Марат тоже, небось, надеялся, что не понадобятся ему подробности жизни Стивенсона на островах Самоа…
Стоит ли при такой первобытной честности, о какой говорит Ливингстон, удивляться тому, что слой тонкой клейкой плёнки, запечатавшей на два-три дня мой парашютный купол, оказался неодолимой преградой даже для любопытных мальчишек из племени купов? Не говоря уже о взрослых… Тысячи лет возвращалось земное человечество к той простейшей честности, в которой жили первобытные племена. Лишь к концу двадцать первого века этот первобытный уровень честности снова возобладал на большей части земной суши. Почти столетие понадобилось человечеству, чтобы прийти в себя от потрясающей вакханалии безудержного всеобщего воровства, которой неожиданно завершился великий двадцатый век. А ведь начинался он в этом отношении более или менее благополучно, не хуже других… Но какие-то существенные нравственные тормоза были сорваны с человечества вскоре после второй мировой войны и полностью отброшены после поражения первой социалистической системы в Европе, рухнувшей под тяжестью тех самых массовых преступлений, о коих говорили исторические новеллы из личной библиотеки Розиты. Размах воровства в последнее десятилетие века стал максимальным: от дворников до депутатов парламентов, министров, премьеров, президентов и даже целых правительств в полном составе. Ничего подобного земная история не знала ни прежде, ни потом.
Однако всё проходит. Прошёл и пик почти всеобщего воровства. Человечество излечилось от него так же, как от инквизиции, от массовых репрессий, от истребительных войн, от межнациональной розни и подавления одних народов другими. Распространилось по планете понимание того, что плохих народов нет, что все равнозначны и имеют право жить по-своему, что есть лишь неумные подлые правители, которые стравливают народы друг с другом, чтобы затушевать своё неумение править.
От всего ужасного человечество постепенно излечивается. Вот только в какие сроки и какой ценой?
Возродилась понемногу и социалистическая система в Европе, но уже на другой основе, в других формах, «с человеческим лицом», как писали первые её историки. И систему эту назвали «второй». Из неё и улетели мы с Земли.
…Обо всём этом плавно думалось над картой северо-восточной части Западного материка. Надо найти на ней подходящее местечко для посадки сразу трёх вертолётов. Чтобы и безопасно, и удобно, и ко всему нужному близко. Ибо, наперекор прежним планам, решил я садиться вместе с Джимом и Натом, а не барражировать над ними в воздухе. Подумалось, что не с воздуха смогу я обеспечить им лучшую защиту, а именно внизу. Наверняка там будет Вук. А я уже вроде научился с ним договариваться. Авось и на этот раз удастся.
Пожалуй, самый восточный перешеек между двумя озёрами будет наиболее безопасным. С флангов — вода. С тыла урумту не сообразят зайти, потому что не знают моих намерений. Я и сам их до этой минуты не знал… На карте тут — ровная зелень. Теперь бы получить от спутника фото и данные локации, чтобы не вляпаться в болото.
…— Город слушает.
Голос Розиты.
Я коротко объясняю свою просьбу к спутниковой службе. И прошу указать время, когда надо быть возле факса в вертолёте. В палатку фото мне не принять — нет второго факса.
— Есть, — возражает Розита. — Отправлен тебе второй факс вместе с петухом и цыплятами. С него и начинали загрузку вертолёта. Я там была. Ищи в глубине! Включи да иди куда надо… Заодно вытащишь из упаковки факса музыкальный приветик. Соскучился, небось, по нормальной музыке?
— Дискеты?
— Да.
— Спасибо! Что делал бы я без твоей постоянной заботы?
— Не преувеличивай! — Розита вздыхает. — Ухр!
К вечеру получаю я десяток цветных фото и данные локации самого восточного перешейка. Болота нет. Деревья редки. Кустарник низкий. Небольшие полянки заросли высокой травой и крупными цветами. Под ними могут оказаться камни. Осторожность не помешает. Но это мелочи.
Теперь можно вызвать Джима и договориться о деталях.
Джим, как всегда, немногословен.
— У нас совпадение мыслей, — сообщает он. — Сегодня я пошёл за теми же данными, которые запросил ты. Сейчас разглядываю фото.
— Как тебе эти места?
— Боюсь только крупных камней. Но лучшего мы, наверное, не найдём. Для лучшего надо там погулять.
— Давай прилетим пораньше и погуляем. Пригодится ещё…
— Давай!
— За сколько до заката?
— За полчаса.
— Договорились. Перед вылетом я тебя вызову. Ты пойдёшь из Нефти?
— С утра буду там. Надо ещё посмотреть площадку возле хижин…
— Очки не забудь. Для всех!
— Боишься стрел?
— Не исключаю. Вспомни, как безжалостно мы их гнали! Думаешь, это забылось?
12. Последнее слово Нур-Нура
…— Последнее, чем, я считаю, нужно поделиться, — это некоторые общие наблюдения над местными племенами. — Голос Нур-Нура негромок, неспешен, и нотки усталости звучат в нём довольно отчётливо. — Вероятно, для историков твоего времени я даю самые древние сведения с этого материка. А может, и со всей планеты. По крайней мере, наш звездолёт никаких признаков технической цивилизации на твоей планете не обнаружил. Значит, не должно быть и других цивилизованных свидетельств той поры, в которой довелось мне тут доживать свой век. Ничего, кроме моих записей…
