– Заколдована, говоришь? – с сомнением проговорил он, поглядев в сотый, наверное, за этот длинный день раз на часы. – Ну ладно. Нет такого колдовства, которое бы цыгане не расколдовали.
Он что то шепнул своему сыну-подростку, который с обеда крутился тут же, рядом, и тот опрометью кинулся со двора.
Володька Четвертаков, Коля Тищенко по кличке Король и старая, как мир, цыганка вместе с Юриным сыном вошли в открытые ворота одновременно, когда часы показывали девять часов пятьдесят две минуты. До назначенного срока оставалось два часа и восемь минут.
– Что за шум, а драки нет? – весело удивился Король.
– О, ребята! – обрадовался Егор. – Извините, должен был сам к вам сегодня заскочить, но тут такое дело…
Он отвёл обоих в сторонку и быстро рассказал, что произошло.
– Пять тысяч баксов… – протянул Король. – Неплохо, неплохо. А если заведёт?
– Думаю, что не заведёт, – заметил друг Володька, глядя, как Юра что-то горячо втолковывает старой цыганке на своём непонятном цыганском языке. – Если уж эти трое за день не сумели, то, считай, Егорка, что пять тысяч у тебя в кармане.
– А ты бы смог? – заинтересовался Король.
– Нет, пожалуй. Я этих механиков знаю. Специалисты высочайшего класса.
– Что, лучше тебя?
– Э, погоди, Король, – вмешался Егор. – Ты лучше расскажи, что там с твоими бойцами и людьми Бори Богатяновского. И как менты. Пронюхали?
– Тем, кому положено нюхать, давно и хорошо заплачено, – усмехнулся Тищенко. – А люди, слава те, господи, все живы, хоть некоторые и не совсем здоровы… Кто пулю в плечо схлопотал, кто в руку, кто в ногу. Хуже всего самому Боре Богатяновскому – он себе сдуру яйца отстрелил. Жить, правда, будет, но вот всё остальное – вряд ли. Но это всё ерунда. Тут другое интересно…
– Что именно?
– Потом расскажу, когда спектакль закончится и зрители разойдутся. Глянь, чего это цыганка делает?
Тем временем вокруг Анюты разворачивалось самое, что ни на есть колдовское цыганское действо.
Были разложены два костерка – спереди и сзади машины; и теперь древняя, похожая на высохшую яблоню-дичок, цыганка ходила противосолонь вокруг Егоровых «жигулей», накладывала морщинистые руки-сучья то на капот, то на крышу, то на багажник, шептала и выкрикивала каркающим голосом непонятные слова-заклинания, сыпала в огонь то ли какой-то порошок, то ли высушенную истолчённую траву, то ли ещё что, только ей, старой колдунье, ведомое.
Присутствующие на всякий пожарный случай отошли подальше и с интересом, в который примешивалась известная доля опаски, наблюдали за действиями цыганки.
Так прошёл ещё час и двадцать минут.
Наконец колдунья остановилась, постояла несколько секунд, опустив голову, затем нашла глазами Юру и негромко, но внятно сказала по-русски:
– Ничего не выйдет, внук. В этой машине сидит слишком сильный дух. Это женщина. Я таких сильных никогда не встречала и даже не слышала, что такие бывают. Мне с ней не справиться. И никому на этой земле не справиться.
Она обернулась и посмотрела на Егора:
– Твоя машина?
– Моя, бабушка.
– Не знаю, где ты такую нашёл, и знать не хочу. Но будет тебе от неё большая радость и великая тоска. Всё, хочу домой. Устала. А ты, Юрка, неси деньги раз проиграл.
– Как это проиграл?! – вскричал Юра и громко затараторил по-цыгански.
– Цыц! – окоротила его старуха, что-то коротко ответила и, не оглядываясь, пошла со двора.
– Ах ты… мать! – загнул по-русски Юра, плюнул в сердцах под ноги и зло глянул на механиков.
Механики беспомощно развели руками.
– Ты, Юра, не серчай, – осторожно сказал один из них, постарше. – Сам видишь, какие дела. Даже бабка твоя, и та отступилась. Машина в полном порядке – голову даю на отсечение.
– Так какого же тогда… она не заводится, если в порядке!? – чуть ли не заплакал цыган.
Пожилой механик молча пожал плечами и полез в нагрудный карман за «Примой».
Ровно в двенадцать часов пятнадцать минут Юра принёс пять тысяч долларов. Механики было попробовали потребовать плату за зря потерянный день, но, донельзя обозлённый проигрышем цыган, заявил, что не даст ни копейки тем, кто не умеет сделать самую простую работу. Механики обиделись и высказались в том смысле, что пусть теперь он, Юра, ищет себе при нужде других мастеров, а они больше ни за какие коврижки не возьмутся за ремонт любой Юриной машины, пусть хоть на коленях упрашивает. Уже почти вспыхнула серьёзная ссора, но тут вмешался Егор. Он дал механикам сто долларов на троих, извинился за причинённое беспокойство и вежливо спровадил со двора. Механики ушли довольные, следом, ругаясь сквозь зубы разными цыганскими словами ушёл, не попрощавшись, Юра с дружками-соплеменниками, и у машины остался Егор, Володька Четвертаков, Король и братья-близнецы.
– Вот и нажил я себе врага, – констатировал Егор. – Ну и хрен с ним – никто его биться об заклад силком не тащил, – и добавил, лихо хлопнув по ладони пачкой «зелёных». – Так что там насчёт двух ящиков пива и рыбки?
Проснулся Егор поздним утром. Точнее даже не утром, а днём, в начале первого. Припомнил вчерашнее, покосился на кучу пустых пивных бутылок под столом и поморщился, ощутив привычное тягучее похмелье.
Пивом они вчера, разумеется, не ограничились…
Из соседней комнаты слышался неровный храп Короля. Вовка же Четвертаков, как всегда, спал совершенно бесшумно на раскладном кресле-кровати, – Егору с дивана была отлично видна его чёрная, с обильной проседью, шевелюра.
Хотелось опохмелиться.
Егор с трудом поднялся, натянул валявшиеся рядом с диваном трусы (по давней привычке он спал полностью голым) и оглядел поле битвы под названием стол.
Полбутылки водки обнаружилось быстро.
Егор нашёл относительно чистый стакан, взял бутылку и задумался.
Опохмелиться, конечно, хотелось. Но, во-первых, хотелось как-то вяло, а во-вторых, он прекрасно знал, чем всё это кончится, учитывая выигранные вчера пять тысяч долларов.
– О чём задумался, детина?
Егор вздрогнул и чуть не выронил бутылку. С раскладного кресла-кровати на него с осуждающим интересом смотрел проснувшийся друг Володька.
Сам Володька Четвертаков, как и любой нормальный мужчина, выпить любил и при случае мог даже изрядно надраться, но никогда не опохмелялся и всячески ругал за эту дурную привычку Егора во все годы их дружбы.
– Да вот думаю, похмеляться или нет, – признался, застигнутый на месте преступления Егор.
– И к чему же привели твои раздумья?
– Пожалуй, не буду, – Егор нерешительно поставил бутылку на стол.
