побежал дальше — к столбам света в центре лагеря. Обстановка меняется так быстро, что я не успеваю реагировать. Только что вокруг было полно народа, а сейчас я оказался на некотором отдалении от основных событий. Зато в центре суета нарастает. Крики оттуда уже не прекращаются, звучат все отчаяннее. Я бегу к свету. Наталкиваюсь на толпу обезумевших заключенных. То и дело попадаются тела, об них спотыкаются, но продолжают идти.
Впереди я вижу язычников, вооруженных трофейными карабинами. Стреляют очень редко, приходится экономить патроны. Парни палят лежа, прячась за телами товарищей. Напротив них, всего в сотне шагов, собрались чистые. Десять человек — втрое меньше, чем бунтовщиков. Эти стоят в полный рост, даже не пытаясь скрываться от случайных выстрелов, однако на них никто не обращает внимания. Все смотрят на пятерку монахов, что стоят за спинами послушников. Полноправных монахов, в чисто белых балахонах. Я едва не матерюсь в голос, глядя как яркий луч срывается с ладони, упирается в баррикаду напротив одного из заключенных. Тела, из которых состоит укрытие, начинают истаивать, будто лед под горячим летним солнцем. Нет. Быстрее. Гораздо быстрее. Трупы осыпаются невесомым пеплом, через минуту преграды не остается. Тот, кто за ней скрывался, пытается отползти, откатиться в сторону, но монах чуть поворачивается, и луч света движется следом, стирая из реальности баррикаду. Вот он упирается в заключенного. Страшно! Не раз слышал, что чистый одаривает последователей, но не думал, что они настолько сильны!
Лицо обреченного покрывается ожогами. Сперва они похожи на солнечные. Кожа краснеет, потом покрывается волдырями. Первые несколько секунд бунтовщик сохраняет мужество. Он даже находит в себе силы стрелять. Выстрел за выстрелом, и каждый — без промаха. Никакого толка. Пули вспыхивают и рассыпаются пеплом, не достигнув монаха — как мотыльки в пламени свечей. Остальные четверо чистых как-то защищают напарника. Стреляет не только очищаемый заживо, другие бунтовщики присоединяются к перестрелке, сосредоточив огонь на бьющем лучами монахе. По лицу его четверых защитников катится пот, однако они держатся. Послушники стреляют в ответ, легко выбивая потерявших осторожность бунтовщиков — одного за другим. Жертва монаха, наконец, не выдерживает. Бросив винтовку, он пытается убежать. Поздно. Сил не хватает даже чтобы встать — он катается по земле еще несколько секунд, а потом замирает и осыпается невесомым пеплом, который тут же рассеивается.
Наступает короткое затишье. Тот чистый, который только что убил бунтовщика, отходит назад, на его место выходит один из оставшейся четверки. Он прикрыл глаза и, кажется, копит силы для удара.
Я наблюдаю за происходящим с некоторого отдаления. Черная одежда защищает меня от чужих взглядов, и я могу пока не опасаться выстрелов послушников. Обе стороны пытаются воспользоваться небольшой передышкой. Бунтовщиков осталось совсем немного. Большая часть уже разбежалась, остались только те, чья ненависть пересиливает страх перед пожирающим светом и пулей послушника. Не поднимаясь, они пытаются понадежнее сложить свое укрытие. Стаскивают тела поближе. Послушники в это время наоборот, расходятся шире, готовясь окружить бунтовщиков и устроить им перекрестный огонь. Несмотря на растерянность, я пытаюсь этому помешать. Мне удается убить одного послушника и ранить троих, но меня вычисляют по вспышкам выстрелов, и теперь уже мне приходится спешно менять позицию. Ухожу вправо, слышу свист пуль, падаю, и откатываюсь влево. У самого лица вырастает фонтанчик поднятой ударом пули земли. Кто же там такой глазастый? Еще одна пуля бьет рядом с левой рукой, хотя я снова откатился. И вдруг обстрел прекращается. Краем глаза замечаю вспышки выстрелов где-то в отдалении — кажется, Мануэль нашелся. Про меня все временно забывают, и теперь уже я стреляю по монахам.
Впрочем, стрельба со стороны послушников прекращается быстро. Там все либо мертвы, либо попрятались, хотя, учитывая особенности дара моего спутника, скорее первое. Однако монахов чистых смерть послушников не останавливает. Тот, что теперь в центре, уже готов. Его руки начинают светиться, и вот из них вырывается луч яркого света. И сейчас он направлен в мою сторону. Луч бьет в тридцати футах справа от меня, начинает шарить по земле в попытках нащупать. Я не двигаюсь. Стоит только встать — и меня увидят. Не так уж далеко я нахожусь, чтобы внимательный взгляд не смог заметить темный силуэт. Стрелять тоже не имеет смысла, я уже видел одну попытку.
Замираю, успокаиваю дыхание, насильно погружая себя в состояние транса. В минуты опасности мне проще достичь нужного состояния, но сейчас это правило не работает. Десять лучей света бьющие из центра лагеря. Сейчас я ближе к ним, чем когда был на границе. Сосредоточиться трудно, мерзкий белый свет будто проникает под закрытые веки, лишая воли, заставляя сдаться и признать свое поражение. Секунда тянется за секундой. Я кожей чувствую, что монашеская магия приближается. Порой им не хватает нескольких дюймов, чтобы найти меня. В эти моменты волосы по всему телу встают дыбом, а кожу начинает неприятно пощипывать. Луч уходит, чтобы сделать новый зигзаг, но через пару секунд возвращается. Я вновь и вновь заставляю себя погрузиться в транс, но каждый раз концентрация слетает, стоит мне только почувствовать враждебную магию.
Слева слышны выстрелы. Один за другим, восемь хлопков, и через небольшую паузу — снова. Ослепительная нить чужой магии проносится мимо. Еще несколько секунд, и свет иссякает, а монах обессилено опускает руки, уступая место новому. У нас есть небольшая передышка. Я снова прикрываю глаза, уже не обращая внимания на то, что оставшиеся в живых бунтовщики, воспользовавшись затишьем, откатываются назад. Правильно делают. Они и так уже около минуты не стреляют — кончились патроны. Нападать на заряженных божественной силой чистых с голыми руками бессмысленно. Даже если все полягут, вряд ли утащат с собой хоть одного, а так есть еще шанс сбежать.
Мне, наконец, удается сосредоточиться. Чистые видят, что восставшие заключенные бегут, но защиту не снимают. Похоже, не хотят отпускать нас с Рубио. Они делают несколько шагов вперед. С каждым шагом, защитный барьер из света продвигается. Я вижу, как камешек, задетый одним из монахов, выкатывается за пределы круга. Уже двое чистых начинают шарить своими лучами по земле, оставляя защиту на трех остальных. Снова ослепительно белый, с примесью ультрамарина свет, скользит по земле, оставляя за собой чистый песок там, где секунду назад была потоптанная трава. Дорожка песка, извиваясь, приближается, но теперь мне удается игнорировать угрозу. Секунда за секундой я обшариваю мыслью все, что окружает монахов.
Выбор не слишком богатый. Земля почти вытоптана. В семистах футах какое-то здание, кажется, барак. Слишком далеко. Есть тела послушников чистых.
