и уже тепло.
— Да, — соглашается с ним Колян, — я такую только на обеде у войскового атамана пробовал.
Из всех присутствующих только Кульков имел «Крест доблести». И вручали такие кресты только атаманы Войска Казачьего, а после все получившие крест приглашались на обед к атаману. И теперь Кульков вспоминал тот обед и к месту, и не к месту, за что товарищи над ним тоже посмеивались не раз.
— Ну, завёл свою песнь о вещем Олеге, — сразу стал поддразнивать его Червоненко.
— Юр, не мешай, не мешай человеку, нехай расскажет, что на том обеде ел, а то я всего раз тридцать ту историю слыхал, — посмеивался над товарищем Вася. — Уж и забывать стал, что там, да как, да на каких тарелках приносили…
— Да ну вас, — махнул на них рукой Николай с едва заметным огорчением. И взял пиво. — Уж и вспомнить не дадут… Дураки…
Кульков Николай, как и Саблин, был штурмовиком, и, по рассказам других, казак это был незаурядный. Как сказал о Кольке один из его седых уже однополчан: Кульков, он в бою человек упорства редкого. Колян со школы был злой, задиристый, дважды Аким с ним схватывался и дважды неплохо так получал от одноклассника. И в том, что «Крест доблести» Кульков получил заслуженно, Саблин не сомневался. В «представлении к награде» говорилось, что после потери важного опорного пункта командованием была организована контратака, но до траншеи с противником, из-за плотного огня, Кульков добрался один, и в течение сорока минут, пока не подошло подкрепление, он в одиночку дрался с четырьмя врагами. Минимум с четырьмя, так как двоих он убил, а двоих ранил и взял в плен. Среди раненых, как потом выяснили, оказался и офицер. А ещё, по словам Кулькова, два солдата врага убежали из обороняемого пункта. В общем, он вернул важный пункт обороны в одиночку, за что и был представлен к такой уважаемой награде. И теперь, видя, что Вася и Юра посмеиваются над Кульковым, а тот немного от этого смущается, словно они ставят под сомнение его заслуги, Аким и говорит:
— А я бы хотел хоть раз попасть на обед к войсковому атаману.
И тогда Кульков отпил пива как следует и, поставив стакан на стол, откинулся на спинку стула и сообщил товарищам с вернувшимся к нему самодовольством:
— Ну, пиво на том обеде было получше этого.
— Ладно, давайте выпьем ещё! — предложил Юрка, как раз к тому времени официантка принесла им последние из заказанных блюд и последние рюмки с водкой. Он взял одну из них:
— Чтобы не в последний раз собирались.
— И то…
— И то… — поддерживали его товарищи.
Они выпили, и Саблин стал накладывать себе печёного кактуса и паштета, взял кусок самой румяной лепёшки, а Юрка уже снова схватил следующую рюмку:
— У меня есть ещё тост!
— Юр, ну охолонь мальца, — попросил его Вася. — Дай хоть закусить.
— Да, погоди, Юра, — поддержал его Саблин, — а то надёргаетесь за полчаса да опять заведёте эти вечные разговоры про войну, про деньги или про баб.
— Или про баб… — подтвердил Червоненко, нехотя ставя рюмку. — Так вроде для того и собрались.
— Аким любит про другое поговорить, — объясняет Ряжкин.
— Про что? — интересуется Юрка.
— Про рыбалку… — говорит Вася.
— О, — Червоненко машет рукой. — Это да, про болото он шибко любит. Рыба эта… Болото… Рыбалка… Лодки… Вся эта унылость нашему прапорщику очень любезна. А вот я про болото вообще говорить не люблю.
— Не любит он! Видали вы его? — замечает Вася, со знанием дела укладывая паштет на лепёшку. — Такую деньгу с болота заколачивает, но само болото он, видите ли, не жалует.
Казаки опять смеялись. И сам Юрка с ними.
Глава 14
Они снова выпили, а свободных столов в чайной к этому времени уже не осталось. Знакомые казаки подходили поздравлять его, и кое-кто, придвинув стул, оставался за их столом. И вскоре за одним не очень большим столом их уже сидело семеро. Но зато было весело, и подвыпившие казаки то и дело обращали на себя внимание других столов взрывами хохота или громкими восклицаниями. Зубоскал Кульков был по-настоящему остроумен, да и Вася Ряжкин ему не уступал. Или это Саблину казалось из-за водки. В общем, за их столом было весело. И заказанная водка к тому времени кончилась, и он снова звал официантку. Гулять так гулять, не каждый день он звания обмывает.
Признаться, была ещё одна причина, по которой он сразу согласился с Кульковым и Ряжкиным пойти посидеть в чайной. И как только Саблин туда пришёл, он время от времени поглядывал на барную стойку. Но сегодня за стойкой, где должна была находиться хозяйка заведения, торчал какой-то незнакомый парень. Он и распоряжался официантками, и выпивку разливал, и деньги принимал. Вёл себя уверенно, словно занимает это место не первый день. Акиму было интересно, кто это, но спросить у товарищей… Нет, он не хотел делать этого. Зачем? А в чайной тем временем старенькие кондиционеры выдавали всё, на что были способны, но они едва справлялись с духотой и сизым табачным дымом. Официантки сновали без устали, а разговоры и взрывы смеха в заведении становились всё громче.
Так было всегда в первые дни возращения казаков с призыва: они вставали на учёт, встречали однополчан и родственников и шли немного выпить, поговорить и хоть ненадолго забыть про домашние дела и надоевшую всем бесконечную войну.
— А что это за погоны у нас тут такие красивые появились? — слышит Аким голос над собой. Голос высокий, но красивый. Говор не станичный, северный. Саблин не видит того, кто это сказал, но узнал. И даже если бы не узнал, то по расплывшейся дебильноватой ухмылке Юрки Червоненко он сразу бы понял, кто стоит рядом с ним.
— О! — воскликнул радостно Коля Кульков. — Юнь! Здравствуйте.
Саблин
