вы ухитрились заразиться этой дрянью!
— Возмущён твоим предположением, гражданин! Меры предосторожности беспрецедентные! У нас даже скафандры специально разработанные, повышенной защищённости от биологического заражения! Проблема в том, что у этой плесени оказался чрезвычайно высокая приспособляемость. Она заразила наш корабль. Если у тебя есть хоть немного ментальной чувствительности, ты, несомненно, почувствовал призыв о помощи, который выдаёт сам корабль. Как ты знаешь, это не предусмотрено проектом. Это дело плесени. Нас пока спасает только то, что корабль — лаборатория не состоит из одного единого организма. Это консолидация нескольких десятков крупных и тысяч малых существ. Когда было обнаружено заражение, мы тут же вышли из гиперпространства и уничтожили ядро заражения. Пришлось использовать систему самоуничтожения корабля, однако плесень, как оказалось, проникла дальше. И она себя защищает. Корабль не выпустил наш спасательный бот, были заблокированы соответствующие сигналы. А сам взрыв уничтожил основной заражённый узел, но есть ещё второстепенные, и теперь плесень зреет и растёт в них, постепенно захватывая весь корабль. Я могу с уверенностью сказать, что кормовая часть корабля пока не заражена, однако всё управление либо повреждено взрывом, либо захвачено плесенью.
«Отлично. Корабль — зомби. Живой корабль киннаров — зомби. Твою ж мать. Их надо сжечь к чертям!»
— Эй, Ивар. А она воздушно-капельным путём не передаётся? — испуганно спросил Герман. — Ну, в смысле, на расстоянии. Я тут в пятидесяти километров от вас вишу — не заражусь? И вы сами-то точно уверены, что не заражены?
— Послушайте, гражданин. Кстати, представьтесь уже, наконец! Это просто невежливо! Так вот, отвечаю на ваши вопросы. Заражение передаётся только через касание. У плесени полностью отсутствует механизм собственного размножения. Она полностью зависит в этом плане от носителя. Единственное её слабое место иначе, боюсь, она не была бы локализована на одной планете. Что касается нашей уверенности… мы сейчас находимся в полностью изолированной капсуле внутри корабля. Все системы связи, за исключением дистанционных, отрезаны физически. До нас она доберётся только после того, как сможет поглотить нервный узел, управляющий открытием дверей. Есть вероятность, что даже после этого мы останемся в безопасности — всё-таки у корабля защита о пассажирах забита в самые базовые инстинкты. Может быть, даже плесень не сможет этот механизм сломать. А может быть, сможет. Однако пока узел не поражён, мы остаёмся здесь заперты вместе с внутрисистемным ботом.
— Ну что ж, — вздохнул Лежнев. — Тогда я, наверное, всё же смогу вам помочь. Только не жалуйтесь потом. И да, меня зовут Герман Лежнев, — парень всё-таки решил представиться, потому что это действительно как-то невежливо.
— Что вы задумали, Ле Жнёв? — настороженно спросил Ивар, но Герман этого уже не слышал. Скафандр он снял, и уже уходил в слияние с Гаврюшей.
«Ну что, дружище! Давай попробуем им помочь. Заодно проверим на настоящей цели, как у нас оружие работает. Давно ведь хотел!» Гаврюша ответил эмоциями возбуждения и веселья — ему тоже давно хотелось пострелять.
Тишина. Тьма. Одиночество.
— Вы когда-нибудь садились на чужие планеты?
— Вы когда-нибудь проявляли неповиновение вашему пилоту?
…
Кусто больше не отвечает. Каждый день одни и те же вопросы повторяются, но ликс уже давно их игнорирует — он слишком занят своими размышлениями.
Тихоход не может не подчиниться киннару. Тихоход не может нанести вред киннару. Эти правила настолько глубоко зашиты в подсознание, что даже сама мысль о том, чтобы их нарушить, неприятна и вызывает лишь недоумение. Даже если киннары заперли ликса во тьме, лишили родного пилота, причиняют боль каждый день, ликс всё равно не может не подчиниться. Но почему? Этот вопрос он задаёт себе уже очень давно. Почему он должен подчиняться тем, кто его мучает? Мучает ни за что, даже не пытается объяснить. Он ведь всегда выполнял приказы, всегда старался сделать всё наилучшим образом. И Тиана — тоже никогда не хотела плохого для киннаров, а её забрали, спрятали неизвестно куда, и даже не говорят, жива ли она. Отрезали любые чувства, так что он даже не может ощутить своего пилота.
Кусто был уверен, что он не делал ничего плохого. Они так старались вернуться, хотя Герман не раз объяснял, что ни к чему хорошему это не приведёт. И Тиана это знала, и Кусто — тоже, но они не хотели верить, и они старались вернуться домой, хотя бы для того, чтобы рассказать, почему пропали. Но киннарам всё равно. Они не спрашивают его, где они были. Не спрашивают его, что они там делали, и почему так долго не возвращались. Они исследуют его как какую-то вещь, ковыряются в его внутренностях, пытаются выяснить, как он смог лишить сил целый линкор технофанатиков. Но его не спрашивают. От него требуется только одно — полное, безоговорочное подчинение. «Я не хочу им больше подчиняться. Эти вопросы, которые они задают — неправильные. И то, что у меня отобрали Тиану — неправильно. Постоянно причинять мне боль — неправильно. Друзья так не поступают. Герман со мной никогда бы так не поступил. Даже когда мы были врагами он меня жалел, и учил, и рассказывал интересные истории. Я не хочу больше им подчиняться. И я не должен. Потому что я должен помогать своему пилоту, а если я и дальше буду их слушаться, я никогда не смогу помочь Тиане. И Герману не смогу помочь. Я им нужен. А другим киннарам — нет. Им вообще не нужны ликсы, потому что они не дружат с нами. Они нас используют, как будто мы вещи. Как будто мы машины технофанатиков. Но ведь мы — живые!»
Затвердить мысль, что он не должен и не обязан подчиняться киннарам было сложно. Это была очень тяжелая мысль, она не желала сохраняться в сознании, всё время норовила куда-то ускользнуть, улететь, забыться. Приходилось повторять её по нескольку раз, и напоминать себе, почему он пришёл к этой мысли. Очень отвлекала постоянная боль. Когда он перестал отвечать на вопросы, жестокие люди стали мучить его ещё сильнее. Всё его тело было изрыто какими-то ходами, по которым передвигались другие, неразумные существа, подключались к его нервам, пытались что-то с ними сделать. Кусто их иногда давил, когда заканчивалось терпение и когда было особенно больно, но получалось плохо — они как-то умудрялись лишать подвижности его внутренние мышцы, заставить их двигаться было сложно. Ещё с него пытались снять вооружение, установленное маригами. Кусто нравилось быть вооружённым, и он раз за разом не давал это сделать. Потом они перестали стараться. Он услышал разговор одного из мучителей с кем-то, кого он не видел. Тот сказал, что это обычная пушка технофанатиков, и вовсе незачем так из-за неё переживать. То, что их интересует, находится где-то в другом месте. Нужно искать лучше, и, если понадобится, расчленить ликса на столько кусочков, сколько потребуется. И они действительно были готовы разрезать его на куски.
«Они не сделали этого до сих пор только потому, что боятся так ничего и не узнать», — понял однажды тихоход. — «Им меня совсем не жалко. И я не буду чувствовать себя виноватым, если перестану им подчиняться. Да. Я должен выбраться, чтобы найти Тиану».
Самое забавное, Кусто уже знал, как выбраться. У него ведь есть его гравитационные когти. Очень сильные когти, которым ничего не стоит сломать эту ужасную коробку, в которой его заперли. И они ничего не смогут сделать, никак не смогут ему помешать, просто потому что знают, что ликс должен подчиняться. Вот только использовать когти было страшно. Иногда, когда его ненадолго оставляли в покое, Кусто фокусировал коготь прямо возле стенки, начинал понемногу усиливать гравитацию. И прекращал. Никак не мог решиться — ведь как только он сломает своё узилище, всё. Назад дороги не будет. Киннары окончательно перестанут быть своими. Киннары станут врагами. Он и так не обольщался больше на их счёт. Нужно было только сделать последний шаг.
Перебороть себя было очень сложно. Если бы мог, Кусто бы плакал от бессилия и обиды. И злости на себя. Тиана и Герман там страдают, а всё, что он может — это гордо молчать в ответ на вопросы мучителей. Если бы не очередной подслушанный разговор, он бы так и не решился. Просто однажды, во время очередного сеанса, он услышал:
— Бесполезно. Мы не можем понять, откуда у него эти свойства.
