В гору — с горы — опять в гору — снова с горы… Рафаэль шел впереди, иногда оборачиваясь и понукая Макса идти быстрее, и пес Лакки дисциплинированно бежал возле хозяина, вывалив красный длинный язык. Когда кончилась вода, Рафаэль указал на очередную гору:
— На ее обратном склоне есть родник. Быстрее дойдем — быстрее напьемся.
Родник и впрямь оказался там, где было сказано. Возле него был сделан единственный короткий привал.
— За нами наверняка идут, — внушал Рафаэль. — Надо торопиться. Кто знает, большая ли у нас фора?
— Что, и ночью будем идти? — прохрипел Макс, наблюдая клонящееся к закату солнце. За весь день светило не сделало ни одного скачка по небу — ползло медленно, но неуклонно, и теперь стало ясно, что от силы через час оно закатится за ближайшую гору, а еще часа через два станет темно.
— Ночью здесь не ходят, — объяснил Рафаэль. Он почти не запыхался. — Ночью спят. На развилке свернем, попросим ночлега на каком-нибудь хуторе. Оннели — отсталая сельскохозяйственная страна, две трети населения живет на хуторах. Хуторяне — те еще типы. Но деньги любят. Ты, главное, помалкивай там. Отдохнем, а с рассветом выйдем и завтра до полудня будем в Тупсе.
— Кто такие черные воины Старца? — нашел в себе силы спросить Макс.
— О, этим лучше не попадаться. Реальная власть в Онне-ли, вот кто они такие. Существует, конечно, правительство, и горожане ему в общем подчиняются, но вдали от столицы, на хуторах и в мелких селениях правит Старец. И хуторяне его поддерживают, имей это в виду. Дань его люди берут не обидную, оберегают, помогают в голодные годы, творят суд, если что. У правительства — закон, у Старца — справедливость, что люди выберут, по-твоему? А главное, ни он, ни они не любят нового. Уж на что хуторяне дремучий народ, но в сравнении со Старцем они просто радикалы. Пограничников из своих владений он просто выдавил. Все, что нарушает естественный, от пращуров заведенный порядок, не должно существовать — так он считает. — Рафаэль вздохнул. — Я-то, пожалуй, сойду за местного, не впервые в Оннели, но ты — сомнительный тип. Ладно, не дрейфь. Идем мы неплохо, деньги у меня есть, а значит, есть и шансы…
Хотелось в это верить.
И меньше всего хотелось очутиться в руках неведомого Старца, кем бы он ни был. Конкурент Рафаэля убил бы только Рафаэля, а Макса оберегал бы — на этот счет уже появилась уверенность. Кого убьет справедливость Старца?
Никого? Обоих? Одного Макса?
Умирая каждую неделю по средам, Макс устал умирать. Тут кто угодно устанет, но то был непременный атрибут жизни в Гомеостате. Можно было ненавидеть этот атрибут — нельзя было победить его. Вымотанный, как никогда в жизни, Макс сейчас хотел умереть — но обязательно воскреснуть обновленным. И впервые перспектива окончательной смерти вызывала в его душе протест.
Он не желал смерти и Рафаэлю. Отравитель — но симпатичный и дело свое знает. Пусть ведет куда хочет, а там будь что будет.
Тропинка уверенно пошла вниз, спускаясь в широчайшую долину. Пологие склоны были сплошь покрыты лесом.
Блеснула озерная гладь. На другом краю долины, очень далеко, не без труда различались тонкие, как спички, трубы с длинными дымовыми шлейфами. Рафаэль указал на них рукой:
— Тупса.
Сумерки уже сгустились, когда лес раздвинулся. За вспаханным полем на озерном берегу смутно проступали приземистые строения. В вечерней тиши далеко разнеслось коровье мычание. Видимо, это и был хутор, о котором упоминал Рафаэль.
Из-за изгороди загавкала собака. Лакки ответил. Вышедший на лай хозяин, приземистый крепыш с дремучей бородищей, имел с Рафаэлем разговор. Макс помалкивал и почти не слушал. Он валился с ног.
Ночевали на сеновале. Рафаэль чуть ли не силой заставил Макса немного поесть. Упрашивать Лакки ему не пришлось.
Какие еще ужины, а равно завтраки и обеды, когда человеку для полного счастья надо только упасть и отключиться! С трудом проглотив последний кусок тушенки, Макс так и сделал. Ах, как сладко спится в душистых объятиях сена!.. Но уставший до полусмерти человек уснет и на гвоздях.
И будет очень недоволен, когда его грубо растолкают.
— Вставай. — Рафаэль говорил тихо, но веско. — Уходим. Прямо сейчас.
— А? — заморгал измученный Макс. — Уже утро?
Темнота была хоть глаз коли. Ночную тишину нарушали лишь крики какой-то птицы в лесу, да еще в хлеву густо хрюкала свинья, страдающая, как видно, бессонницей.
— Тише… До рассвета еще час. Только что с хутора вышел человек. По-моему, старший сын хозяина. Вышел украдкой, без фонаря. Бородач — сволочь. Главное, деньги взял, паскуда… Нам надо убираться отсюда как можно скорее и без шума. Доберемся до Тупсы раньше черных воинов — значит, мы выиграли. Второй раз за три дня черные туда не сунутся. Там теперь правительственные войска — рота, не меньше…
Через озеро перебрались на лодке — Рафаэль не считал нужным церемониться с имуществом хуторянина-предателя. Какое-то время продирались сквозь густой лес, и Макс не раз и не два получал по лицу еловой лапой. Такие деревья не встречались в Гомеостате, но Максу казалось, что он уже где-то видел их — то ли во сне, то ли в прошлой жизни. Было зябко и сыро.
Наконец нашли тропинку. Светало. Рафаэль заметно приободрился. По его словам выходило, что тропинка ему знакома: выводит прямо к наезженной дороге, а там и до города рукой подать. Пес весело бежал впереди, ему нравилась утренняя прохлада.
И вдруг — остановился. Сделал стойку, как на дичь, приглушенно зарычал.
На тропинку из кустов вышли двое.
В черном.
— У тебя есть выбор, — сказал один из них по-оннельски.
— Переоделись, самозванцы? — сквозь зубы выцедил Рафаэль. По-видимому, он знал, кто перед ним.
— Как и ты… охотник, — был ответ. — Отдай нам этого человека и уходи. Тогда не тронем.
— Идиоты. В кого вырядились? Старец вас на кол посадит.
— Не твое дело. Считаю до трех: раз…
Одним движением сбив Макса с ног, Рафаэль сдернул с плеча двустволку, и оглушительный выстрел просто снес одного из черных с тропинки. Из второго ствола Рафаэль выстрелить не успел.
А оставшийся черный, короткой очередью отправивший Рафаэля в небытие без возврата, не успел закрыть рукой горло, когда Лакки взвился в воздух.
Зато сумел пустить в дело нож.
Взвизг собаки, булькающий горловой хрип черного, несколько секунд возни — и все кончилось. Макс постоял возле умирающего пса. Он ничем не мог помочь. Есть какая-то несправедливость в том, что умирают самые верные существа, защищая самое дорогое, — умирают, сжав зубы на горле врага. Нет в смерти никакого величия, но оказалось, что встречается смерть, достойная уважения. А Рафаэль — разве он не был таким же?
