— Идем посидим, поговорим хоть по-человечьи.
Оба неспешно зашагали по дороге.
— Изменился ты, Колька. Если б не был на отца так похож, я б тебя и не признал.
— Да и ты изменился, дядя Степан. Вон, седой совсем стал, белый, как лунь. А ведь лет тебе, вроде, не так уж и много.
— Много, не много, а за полтинник уж давно перевалило. Ты мои года не считай, их на небе сочтут, кому положено. Не беда, что шерсть седа, зато вся на месте. Захарка-то Афонин твой ровесник, а уж плешь во всю голову. Бабы смеются, говорят, от большого ума у него все волоса повылазили. А мы, видать, не так умны.
— Так Захар здесь? Он ведь хотел на геолога учиться, в дальние края махнуть.
— Да чего он только не хотел. До сих пор в ум не войдет. Как какую статью новую в журнале прочтет или кино в клубе увидит, так и начинает мечтать, прожекты строить. Да куда ему от своего трактора деваться, подергается пару дней и снова успокаивается. Взрослый мужик ведь, двое детей растут.
Звонко ударил колокол. Сиверцев оглянулся и удивленно спросил:
— Что это?
— Как, что? Церква звонит.
— Сколько помню, она всегда заброшенная стояла.
— Года два назад открыли. Богомольцы отвоевали. Даже поп свой есть — отец Василий. Знаешь, не терплю я этих монахов, но о нашем попе ничего худого сказать не могу. Куда не просят, со своей религией не суется, молится себе в церкви вместе с бабками. А вообще мужик толковый, грамотный.
— Что у тебя с ногой-то, дядя Степан? — поинтересовался Сиверцев. — Чего хромаешь?
— А-а, — Строев с досадой махнул рукой. — Приезжали тут в прошлом году из города охотнички, мать их… Начальство какое-то. Всю жизнь в креслах задницы давили, а тут им вдруг, видите ли, кабанов пострелять захотелось. Упросил меня председатель сводить людей, места показать, все такое… Подсобить, в общем. Организовать им активный отдых. Так они ж, заразы, ни хрена не слушают, считают себя умнее всех. Начали палить куда ни попадя, в белый свет, как в копеечку. Вот секача-одиночку ненароком и зацепили. А тот возьми да на меня кинься. Я и развернуться-то едва успел, а уж как в сторону отпрыгнул, сам не знаю. Но все ж таки задел меня кабанчик, колено вышиб. Этих всех, как ветром сдуло, кто куда разбежались. Один даже на сосну забрался, еле сняли потом. А я, как упал, в кустах запутался и ружье-то с плеча сорвать не могу. А кабан уж снова на меня. Ладно, Егорка, племяш мой, не растерялся, всадил в него заряд. Иначе не разговаривать бы мне сейчас с тобой. С тех пор вот коленом и маюсь. Зимой-летом еще ничего, а вот весной или по осени ноет, спасу нет. От сырости, что ли? Я, наверное, много болтаю, ты уж извини старика. Авдотья моя уж давно померла, царствие ей небесное, хоть я в него и не верю, насчет детей у нас с ней как-то не сложилось, а племяш днем в школе, вечером с дружками шляется. Работник из меня сейчас никудышный, вот и сижу целыми днями в четырех стенах, словом перекинуться не с кем. Разве, что с бабкой Агафьей иной раз поругаемся, и то в радость. Не может до сих пор мне простить, грымза старая, что я не на ней, а на Авдотье женился.
За разговором они незаметно дошли до избы Строева. Едва зашли во двор, из будки, гремя цепью, вылезла огромная псина неопределимой породы и глухо бухнула, с недоверием глядя на гостя.
— Сиди, Серый, — успокоил сторожа Строев. — Это свой. Помнишь Белку мою, Коля? Ты еще верхом на ней катался.
— Помню, — улыбнулся Сиверцев.
— И додумался же ты, жлобина такая, на нее взобраться, — Строев рассмеялся и покачал головой. — Так это вот потомок ее. Тоже уж старый. Хороший пес, только вот в лесу от него толку никакого, ни след взять, ни зверя принести. Так всю жизнь на цепи и сидит. Ну, пойдем в дом.
Оба прошли в избу. Строев усадил гостя за стол, выставил перед ним тарелку с солеными огурцами, открыл банку килек в томате, нарезал хлеб, достал бутылку водки и две стопки.
— Я вообще-то не любитель, — предупредил Сиверцев, покосившись на бутылку.
— Так и я не любитель, но за встречу можно накатить по маленькой. Почитай, лет двадцать не виделись или около того. Как в армию тебя проводили, так и все.
— Так ведь отец с матерью сами переехали, а я после дембеля к ним махнул.
Строев наполнил стопки. Мужчины чокнулись и выпили.
— Как родители-то? — спросил Строев. — Живы, здоровы?
— Да пока все слава богу.
— Увидишь их, привет передавай.
— Да кто знает, скоро ли я их увижу. Я же, дядя Степа, здесь живу, в городе. Уж лет пятнадцать.
— Это столько лет ты здесь под боком и ни разу не навестил? — возмутился Строев.
Сиверцев виновато развел руками.
— Извини, дядя Степа, все как-то времени не было.
— А чего ж к нам решил перебраться? Аль ностальгия замучила по родным местам?
— Можно и так сказать. Работу я себе подыскал в леспромхозе. Буду лес возить. Я ведь шофер.
— Мог бы и у нас в колхозе пристроиться. Шофера и здесь нужны.
— Так ведь рыба ищет, где глубже, а человек… Сам знаешь, дядя Степа.
— И то верно. Ну а сам-то ты как? Женат уж, поди, давно?
— А как же! Жена у меня красавица. Вот сам увидишь, скоро сюда ее привезу. Будет у вас работать?
— И кем же?
— Учительница она у меня. С председателем я уже обо всем договорился и в школе тоже. До города далековато, а тут она ко мне поближе будет.
— Не затоскует жинка твоя здесь? Городские — они изнеженные.
Сиверцев рассмеялся.
— Да не городская она. Тоже из деревни, с Рязанщины. У нас в городе училась. Там и познакомились.
— Вот ведь, как жизнь устроена, — Строев покачал головой. — Оба родились в деревне, встретились в городе и снова в деревню. Ну, расскажи хоть, как вас судьба-то свела?
— Да рассказывать тут особенно и нечего. Съездил я после армии к родителям, а потом по всей стране колесил, все искал, где получше. В конце концов снова в наших краях оказался, осел в городе. Наталья моя в то время в институте там училась. Я как раз только на работу устроился, первый день за баранку сел. Проезжал утром мимо ее института, а она на учебу спешила, прямо под колеса сиганула. Чуть ее не переехал. Еле успел по тормозам дать да руль вывернуть. Столб снес, — Сиверцев улыбнулся, вспомнив прошлое. — Ох и ругался я тогда. А взглянул ей в глаза, дар речи потерял. Много я девчат видел, но такой красивой в жизни не встречал. Ну, что? Проводил ее до дверей института, а после занятий встретил. Так вот и познакомились. Уже пятнадцать лет вместе живем.
— Ну, это еще не срок, — сказал Строев. — Дети-то есть?
— Дочь Настя. Четырнадцать лет скоро будет.
— Совсем взрослая. Вот невеста будет моему Егорке. Это племяш мой, ровесник твоей дочки. Да я тебе уже говорил про него. Хороший парнишка, только вот судьба горемычная. Не шибко ласкова к нему жизнь.
