— Дайте и мне хоть что-нибудь унести, — с улыбкой попросила Сиверцева.
— Тут и без вас носильщиков хватает, — откликнулся Наскоков. — Вы лучше в дом идите, там хозяйничайте.
Сиверцева послушалась его совета и ушла в дом, захватив все-таки с собой коробку с посудой.
— Бог в помощь, — послышался ровный басовитый голос.
У калитки стоял мужчина в черной рясе священнослужителя. Он был высок, лет тридцати, в очках, с аккуратной рыжеватой бородкой.
— Бог-то бог, да и сам бы помог! — весело отозвался рыжий Борька.
— Отчего же не помочь добрым людям, — согласился чернец, сильно окая.
Взвалив на спину тюк с бельем, священник направился к дому. Заметив удивленный взгляд Насти, Егорка пояснил:
— Это отец Василий. Вон, видишь, церковь стоит, — Он указал на купол церквушки. — Он там попом работает.
— Не работаю, а служу, — поправил парнишку священник, выходя из дома уже налегке.
Он снова направился к машине за очередным грузом.
Настя стояла у крыльца и с явным неудовольствием озиралась вокруг. Похоже, от переезда она совсем не испытывала никакого восторга.
— Меня Егором зовут, — решил завязать знакомство парнишка.
— Знаю, — без всякого энтузиазма ответила Настя. — Слышала уже.
— А ты чего такая кислая? — спросил Егорка. — Обидел кто? Или село наше не нравится?
— А чего хорошего в вашей деревне? Грязь одна, пыль да елки. Комары вон летают. И воняет. Что это? Навоз, что ли? — Настя поморщилась. — Ни театра тут, ни кино. Глухомань.
— Грязь только весной и осенью, — возразил Егорка. — Летом у нас хорошо.
— Да уж, — Настя скривилась. — Могу себе представить.
— Да ты чего?! — обиделся за свое село Егорка. — Тут знаешь, какая красотища?! К нам даже из города туристы отдыхать приезжают. И грибы тут, и ягоды. А рыбалка какая! А кино у нас есть — кинопередвижка приезжает, каждые выходные в клубе фильмы крутят.
— Егорка! — окликнул его с машины Строев. — Хорош лясы точить! Забирай коробку.
Тем временем у забора собрались любопытные соседи.
— Глянь, Колька своих привез, — переговаривались они. — Вон дочка его стоит. Хороша девка, красавицей вырастет.
— А жинку его видали? Учительша новая. Ух, какая краля, очуметь можно.
— Ты б только на баб и глазел. Мало тебя твоя Нинка лупила!
— Глянь-ка, и отец Василий тут. Неравнодушен батюшка к делам мирским.
— Стрижет поп души заблудшие! — хохотнул кто-то.
— Окстись, охальник! — осадила дерзкого скрюченная бабка Агафья.
— Эй, дядя Степан, помощь нужна? — спросили из толпы.
— Вы б еще позже пришли, — отозвался Строев. — И без вас уже справились.
Он передал Наскокову последнюю коробку и довольно проворно спустился с кузова.
— Ну ты даешь, дядя Степа! — хохотнул Борька. — С твоей-то ногой скачешь как горный, извиняюсь, козел.
— Сам ты козел, — беззлобно огрызнулся Строев. — Брешешь без продыху, пес рыжий. Язык у тебя без костей.
Борька снова заржал.
— Спасибо, мужики, — поблагодарил помощников Сиверцев.
— Никола, обмыть бы надо, — предложил Борька. — А то не по-людски как-то.
— Само собой, — кивнул Сиверцев. — Только вечером, мужики. Часикам к семи подтягивайтесь. Все приходите! — крикнул он односельчанам, облепившим забор.
Вечером огневцы друг за другом потянулись к дому Сиверцевых. Первым примчался Борька со своей гармонью.
Пользуясь теплой погодой, стол организовали прямо во дворе под открытым небом. Из досок наспех сколотили длинные столы, покрыли их скатертями и простынями.
К семи часам весь двор уже был забит односельчанами. Пришли поздравить новоселов и председатель колхоза Сергеев, и Мария Федоровна, директор школы.
Многие огневцы помнили большую семью Сиверцевых, многие в свое время учились с Николаем, вместе в детстве бедокурили. Большинство гостей пришли с подарками, бабка Агафья даже принесла гуся.
— Да куда же я его дену, бабушка?! — попробовал было отказаться хозяин дома.
Но старуха не желала ничего слушать:
— Бери, милок. Какое хозяйство без живности? Бери, не сумлевайся.
Сиверцев передал гуся жене. Попав в руки женщины, птица вдруг забила крыльями, загоготала и едва не вырвалась.
— Испугался, — объяснила бабка Агафья. — Привыкнет еще. Дай-ка, милая, я сама его в загон определю.
Строев вручил хозяину дома длинный сверток. Сиверцев развернул тряпку и извлек на свет карабин.
— Узнаешь? — спросил Строев.
— Как же, дядя Степан! Отцовский!
— Отец твой, как уезжал, просил сберечь. Вот и сохранил. Держи, владей.
— Надо ли? — скептически спросила Наталья, с неодобрением глядя на оружие в руках мужа.
— Надо, хозяйка, — ответил Строев. — В наших краях это необходимо. Места у нас глухие, а в лесах не только зайцы водятся.
— Забыла уже, кого дорогой встретили? — спросил жену Сиверцев. — Мы ведь, дядя Степан, рыжеухого видели.
— Да ну?!
— Точно. Колесо я пробил, в лесу мы встали. Только я запаску поставил, инструменты начал собирать, будто спиной почувствовал, обернулся, а он сзади на обочине стоит. Действительно серьезный зверь, матерый. Наталья вышла из кабины ко мне да Настя проснулась, он как увидел, что я не один, так и убежал.
— Вот потому ружьишко в доме никогда не помешает, — наставительно произнес Строев. — А разрешение тебе, Коля, потом участковый оформит. Бог даст, мы с тобой еще по лесу походим.
— Никола! Чего ждем-то?! — окликнул Сиверцева из-за стола Борька. — Водка стынет!
Под общий смех все расселись за столы. Строев произнес незамысловатый тост о возвращении блудного сына в родные края, все выпили, дальше праздник новоселья покатился сам собой.
— Эх, Колька, и чего тебя в леспромхоз понесло? — сетовал Борька, опрокидывая стопку за стопкой. — У нас в колхозе, что ли, работы мало? Шел бы на трактор или хоть дояркой.
— Чего к человеку привязался? — осадил его Наскоков. — У него, может, призвание к баранке. Неважно, где работать, главное работать. Колька наш человек, пролетарий. Это ты день-деньской баклуши бьешь, только на гармошке и умеешь пиликать. Тебе уж сороковник скоро стукнет, а тебя все Борькой кличут, даже отчество себе не заработал. Тунеядец несчастный.
— Ну, уж ты скажешь, Сидор, — обиделся Борька. — Мне вот понять охота, каким калачом его в этот леспромхоз заманили. Может, и мне туда податься?
— Да кому ты там, на хрен, нужен?
— Ну, не скажи. А вдруг кому и сгожусь. Ты смотри, Колька, пока по дорогам колесить будешь, жену-красавицу уведут.
— Не уведут, — рассмеялся Сиверцев, обняв жену одной рукой.
