– Ладно, - буркнул я.
Настроение у меня было препаскудным. Совершенно мне не хотелось драться. К тому же я абсолютно не помнил, как это делается.
* * *
Бурбоса долго шлепал по коридору - вначале широкому и хорошо освещенному, потом все более узкому, кривому и темному. Я наблюдал его переваливающуюся спину и с трудом удерживался от желания проверить, как я умею махать кулаками. Проверить прямо сейчас и прямо на нем - на господине Бурбосе.
Арена встретила меня воплем, оглушила и едва не сбила с ног. Сотни голосов взвыли одновременно и вонзились мне в уши. Я зажмурился, а когда открыл глаза, то увидел, что нахожусь на краю большой основательно утоптанной площадки, посыпанной грязным песком вперемешку с пылью. Факелы, укрепленные на столбах, ярко освещали площадку и людей, пестрым кольцом окружающих ее. В дальнем углу арены на деревянном помосте стоял десяток кресел с высокими подлокотниками, в них восседали жирноватые люди весьма чванливого вида, обмахивались веерами, сделанными из перьев птиц. Они не орали - только молча раздували щеки, и уже за это я был благодарен им. Остальные голосили так, словно глотки их были сделаны из железа.
Мне показалось, что я уже видел такую картину. Ах да, ну конечно! Оказывается, я, пес господина Бурбосы, уже несколько недель выхожу на эту арену и бью кого-то. Вероятно, других таких же бойцовых псов. Может быть, кто-то из них и отшиб мне память удачным ударом по бедной черепушке?
Народ вопил: «Бурый, вломи ему! Сделай из Шустряка хорошую лепешку! Разделай чертова выскочку под орех! Оторви ему голову, руки, ноги, яйца!»… И так далее. Эти горлопаны перечисляли все, что у меня теоретически можно было оторвать, и не могу сказать, что это было очень приятно. Но еще более острые чувства я испытал, когда увидел Бурого Черта.
Без сомнения, это был он. Я догадался, что это он, потому что кожа его была смуглой, едва не коричневой. Негром он, правда, не был (откуда я знаю такое слово: «негр»?), но загореть ему удалось весьма неплохо. И поднакачать мышцы тоже. Он выглядел как культурист, обожравшийся анаболиками (господи, откуда в мою голову лезут такие странные слова: «культурист», «анаболики»? Таких слов попросту не существует в мире). Бурый Черт представлял собой гору упругих мышц, обтянутых лоснящейся кожей. И все эти мышцы рвались в бой, даже пританцовывали от нетерпения. Сверху гора была увенчана круглым лысым шаром, отдаленно напоминавшим человеческую голову. Уши отсутствовали - очевидно, их некогда отрезали за какую-нибудь провинность, а может быть, они отвалились сами за ненадобностью. Круглые навыкате глаза вращались и были налиты кровью, как у быка миурской породы («миурской»? Еще одно воспоминание из моей забытой жизни?).
Ростом этот монстр был с меня - то есть превышал всех людей, встреченных здесь мною, почти на голову. Выходит, и сам я был далеко не маленьким. Только весил этот дяденька больше меня раза в полтора-два. И, судя по тому, как он пританцовывал, двигаться он умел.
Чему тут радоваться, скажите, пожалуйста?
Еще одно грустное обстоятельство - в правой руке Бурого Черта была зажата рукоятка какого-то неизвестного мне предмета, без труда, впрочем, классифицированного мной как холодное оружие. На деревянной ручке длиной в локоть сидел увесистый бронзовый шар, утыканный острыми конусообразными шипами. Бурый Черт весьма жизнерадостно размахивал палицей над головой - вероятно, ему не терпелось приласкать меня этой дрындой по голове. Мне же, как ни странно, эта идея нисколько не нравилась.
Сбоку на столбе сидел человек. Очевидно, это был судья соревнований и его специально посадили на возвышенное место, чтобы лучше были виты все нюансы происходящего поединка. Он напомнил мне стервятника - тощий, взъерошенный, в ободранном черном плаще. Длинная шея его была покрыта то ли редким пухом, то ли перьями. А может быть, он просто забыл помыть шею и к ней прилипла всякая дрянь. Ног его я не видел, а вот руки с длинными когтистыми пальцами, которыми он вцепился в свой насест, выглядели точь-в-точь как птичьи лапы. Мне показалось, что он отчаянно боится свалиться со столба. Стервятник, который обожрался падали и разучился летать.
– Против Бурого Черта, пса господина Бумберто, выступает Шустряк, пес господина Бурбосы! - провозгласил судья-стервятник. - Ставки сделаны! Напоминаю псам, что нельзя убивать противника в живот. Если противник будет убит посредством разрывания живота, каковое действие противно законам Книги Дум, то победа признана не будет!…
Вот оно как, значит. Если меня убьют посредством разрывания живота, то, выходит, противник старался напрасно. Шиш ему, а не победа! Интересно, кого же тогда признают победителем? Мой труп с выпущенными кишками? Очень трогательно…
– Чего стоишь, пес? - Бурбоса толкнул меня в плечо. - Раздевайся. И иди выбирай оружие.
Раздевайся… Да, действительно, Бурый Черт был почти гол, если не считать небольшой металлической раковины, прикрепленной к его туловищу при помощи веревочек и прикрывающей его сомнительные мужские достоинства. Очевидно, в таком же сценическом костюме предстояло выступать и мне. Я со вздохом начал развязывать тесемки на своем кожаном костюме, и вскоре все, что осталось на мне, - такая же железная раковина на веревочках. Причем раковина моя была размером раза в два побольше, чем у Бурого, что позволило мне ощутить некоторое моральное превосходство. К сожалению, во всем остальном превосходство было на стороне противника. Осмотрев себя, я обнаружил, что сложен весьма неплохо, но, в отличие от Бурого Черта, не являюсь обладателем объемистых наростов мяса. Это повергло меня в раздумья - а не является ли сегодняшний день, без сомнения, чудесный, последним в моей жизни?
– Эй ты, Шустряк, глиста бледная! - заорали в толпе. - Убей Бурого своим большим членом! Трахни его до смерти!
– Заткнись, падаль смердящая! - громко сказал я, приставил большой палец к ноздре и высморкался на землю. Очевидно, сделал я что-то крайне оскорбительное по местным понятиям, потому что в толпе тут же завопили от ярости, благородные боровы в переднем ряду молча, но неодобрительно сдвинули брови, а судья произнес громко и наставительно со своего насеста:
– Господин Бурбоса, делаю вам замечание за непристойное поведение вашего пса. Делаю ему первое предупреждение и налагаю на него наказание в десять плетей, каковые он должен получить немедленно после окончания поединка, независимо от того, останется ли он живым или мертвым.
Бурбоса тут же отвесил мне подзатыльник и прошипел что-то яростное. Я презрительно сжал губы и пошел к столу, на котором было разложено оружие. Топор, короткий и ржавый меч, что-то среднее между багром и алебардой… Так-так… Интересно, а где эта самая фаджета, с которой, по словам Бурбосы, я так хорошо управляюсь? Вот некая странная веревка или отрезок каната - длиной в половину моего роста, толщиной в полруки, сплетенная из жестких волокон, с наконечниками, обшитыми черной дубленой кожей. Что можно сделать такой веревкой против увесистой палицы?
