Я протянул руку и поднял веревку, чтобы получше рассмотреть ее.
– Фаджета… - зашумели в толпе зрителей. - Шустряк опять берет фаджету. Он орудует ею как демоник. Он, наверное, демоник, этот пес Шустряк…
Вот сейчас мы узнаем, как работают с этой фадже-той. Надеюсь, память моего тела подскажет мне это, если с памятью головы дело обстоит так плохо. Надеюсь… А в самом деле, что я буду делать? Положу Черта на свое колено и надеру его бурую задницу веревкой, как ремнем? Пожалуй, так и сделаю. Если только он не убьет меня сразу.Я намотал кусок каната на левую руку, молча кивнул судье и пошел к Бурбосе.
– Ты помнишь, что я тебе сказал? - произнес я одними губами, глядя в его шакальи глаза. - Я отлуплю Бурого Черта, а ты меня отпустишь.
– Не нравишься ты мне сегодня, Шустряк. - Губы Бурбосы раздраженно скривились. - Ты не в себе сегодня, пес. Чует мое сердце - этого дня ты не переживешь.
– Я всех вас переживу, - бросил я через плечо, уже повернувшись лицом к Бурому. Тот двигался ко мне пританцовывающей походкой, перебрасывая булаву из одной руки в другую. Зубы его клацали при каждом прыжке.
– Шустряк! - крикнул он. - Я убью тебя! Убью в голову! Это будет чистая победа!
Большая часть зрителей взвыла от восторга. Похоже, что меня здесь не очень-то любили. Неужели я был такой скотиной, что этот бурый ублюдок был лучше меня? Да нет, просто эти люди сами были отбросами. Пусть даже они считали, что стоят намного выше столь шелудивого пса, как я, все они были тупым и жадным стадом. Они жаждали моей крови, они жаждали денег, которые могли заработать на этой крови.
– Размечтался! - Я медленно разматывал свою фаджету. - Слышишь, ты, рэппер нью-йоркский, тебе кто уши отгрыз - Майк Тайсон? У меня есть мысль: ты сдаешься и получаешь вместо меня десять плетей - в качестве гуманитарной помощи. А за это я тебя прошу и не буду бить сильно…
Боже мой, что я такое говорю? Откуда ко мне приходят странные слова? Что это вообще за язык? Я не помню такого языка…
Бурый бросился на меня с боевым воплем, собираясь, очевидно, проломить мою голову с первого удара. Не берусь точно описать, что я сделал в этот момент. Перепуганные мысли подсказывали мне, что необходимо срочно удирать со всех ног. Но тело мое считало по-другому - сделало какое-то сложное движение, плавно скользнуло ногами вбок, взмахнуло руками и грациозно перекрутилось в пояснице. В результате Бурый Черт перелетел через подставленную мной подножку, вспахал физиономией утоптанную землю арены и получил по спине хороший удар фаджетой. Грубый кожаный наконечник оставил на его коже вздувшийся багровый след.
Ого! Оказывается, двигаюсь я не только хорошо, но и вполне артистично. Не скрою, это стало для меня приятным сюрпризом. Хотя орущее быдло вокруг вряд ли могло это оценить.
Пока здоровяк поднимался на ноги, я повернулся к нему спиной, лицом к зрителям, пошел по арене красивым, легким шагом, поднял руки, предлагая зрителям похлопать мне. Я сделал это как настоящий торе… Торе… что? «Тореадор», - легко додумал я это слово, даже прошептал его. Слово мягко легло на мои губы, согрело их своей дружественностью. Я не помнил, что это такое - тореадор, но теперь уже не пугался незнакомых слов. Теперь я знал, откуда они прорывались ко мне. Они приходили из моего прошлого как вестники забытого счастья, напоминали мне, что когда-то я был чем-то большим, чем бойцовый пес в чужой стране.
Сам по себе, с жалкой веревкой, я был почти беззащитен перед Бурым Чертом. Но за мной стояло прошлое. Стояло как войско в засаде: легионы суровых воинов с щитами и копьями, переминающихся с ноги на ногу в нетерпении, ждущих команды ринуться в бой. Я обладал большой ценностью - своим прошлым, и мне стоило выжить, чтобы сохранить это сокровище, ибо чего стоило мое прошлое без меня самого? Оно было только приложением ко мне самому.
Я услышал топот за спиной: противник уже вскочил на ноги и теперь несся на меня там, сзади, размахивая своей палицей. Времени на то, чтобы обернуться и посмотреть на него, не оставалось. Осталось время только на то, чтобы закрутиться вокруг собственной оси с одновременным движением в сторону. Я освободил фаджету, предоставил ей свободу для собственных действий, и, похоже, не напрасно. Я почувствовал, как она ударила - так сильно, что я с трудом удержал ее. Если бы я просто ушел вбок, Бурый промчался бы мимо меня. А так кусок жесткого каната перетянул его поперек живота и выбил дыхание. Моя скорость и скорость Черта сложились, удвоились, столкнулись со звуком хлыста, канат ударил не хуже толстой палки. Бурый захрипел, пытаясь сделать вдох. Толпа засипела - мой удар выбил дыхание и из нее тоже, сломал дружный вопль, вырывавшийся из глоток. Они рассчитывали, что Бурый Черт расколет мой затылок, но я подпортил им удовольствие. Удар не сбил Бурого Черта с ног, только остановил его на бегу, как хороший удар бандерильями останавливает быка на арене. Я даже не спрашивал себя, что такое «бандерильи», не было у меня времени на раздумья. Я почему-то хорошо помнил, что быка нужно как следует измотать, чтобы он начал делать ошибки, подчиняться тебе в движениях, играть в игру, которую ты ему навязываешь. И я помчался к Черту. Я оказался сзади от Черта, подпрыгнул, врезал ему пяткой в поясницу, мягко приземлился и пронесся дальше, пока он медлительно разворачивался. Крепкий был он человек - удержался на ногах и на этот раз. Вдох он все-таки сделал, жадно схватил ртом воздух, замотал лысой башкой, пытаясь прийти в себя.
Ладно, увалень. Оказывается, я побил тут всех до тебя. И тебя отлуплю. Наверное, в том месте, из которого я пришел, дерутся получше, чем здесь. Я тебя просто ногами запинаю. Голову отрывать не буду, это не в моем вкусе - оторванные головы. Живот разрывать тоже не стану - в конце концов, это столь естественное действие почему-то запрещено местными законами. Уложу тебя хорошим нокаутом (кстати, что это такое - нокаут?) и спокойно пойду к господину Бурбосе. А если он не отпустит меня на свободу, я сделаю с ним то же, что и с тобой, Бурый Черт.
Так думал я, а между тем раз за разом подскакивал к противнику и наносил ему чувствительные удары ногами. Бурый Черт вертелся, взревывал яростно, пытался достать меня своей дубиной, но прыти ему не хватало. Медлителен он был, да и туповат изрядно.
Люди в толпе болезненно голосили при каждом моем ударе, словно не Бурому, а им я бил по почкам. Единственным, кто бурно радовался, был Бурбоса. Он подскакивал на одной ножке как шестилетний мальчик, взвизгивал тонким голосочком и, наверное, подсчитывал в своей лысой тыкве грядущую прибыль.
Я, конечно, заигрался. Я делал все не так, как следует. Мне казалось, что я играю с быком, выматываю его. Когда он окончательно перестанет соображать и слюна начнет падать с его морды на пыльный песок, я должен буду нанести ему последний удар. Последний…
