— Вчера я случайно — будто сами предки подтолкнули мою руку — уронила в кадило крупицу экспульсо твоего прадеда Аммоса… он со стоном поведал мне, что огорчен поведением своего правнука Амоса… ведь правнук давно уже не жертвовал ни единого динеро на благо Культа Экспульсо…
— Мне некогда — бросил я и снова двинулся по коридору.
Икнувшая от неожиданности старуха злобно закаркала мне вслед:
— Отворачиваешься от мудрости предков, мальчишка?! Пожалеешь!
— Мальчишка?! — пробормотал я, задыхаясь — Мальчишка?! Сука! Мне скоро двадцать пять! За что мне жертвовать свои динеро?! Вы мне помогаете? Нет!
Как-то я повелся на слащавые речи старой Сувонн. У меня тогда украли сумку с инструментами. Ничего особенного в сумке не было — гаечные ключи, несколько отверток, плоскогубцы, клещи и немного мелочевки. Но эта сумка мне досталась от деда. Ведь я наследовал его имя — великое имя Амадей.
Амадей Амос.
Главный чмошник убежища Хуракан…
Когда уже кончится радиоактивное безумие там наверху? Может там у меня больше шансов стать кем-то, а не просто ничтожеством?
Проклятье…
В тот раз я пожертвовал Культу с огромным трудом скопленные тридцать динеро. Я знал, что культистки, при желании, могут отыскать что угодно. Я попросил отыскать отвертку. Большую старую отвертку с синей ребристой ручкой, с плоским многократно точеным острием, с выжженным раскаленным прутком надписью Амадей. Считай фамильная редкость. Культистки пообещали помочь. И нихрена не сделали… потом уже мне тихо шепнул один знакомый старикан, что те, кто тиснул мою сумку с инструментом, тоже сделали пару подарков Культу…
Урок я усвоил.
Мудрость предков? Да пошли вы нахер! Напрямую я этого вам не скажу, но блеск моих динеро вы, твари, больше не увидите!
Хотя чего я тут храбрюсь? Мне завтра проломят голову парни Роппа. От него самого я может и обезопасился на некоторое время. Но он уже среди своих и рассказывает им прямо сейчас какую подляну устроил ему долбанный Амадей. Скоро за мной придут…
Мне будет больно?
«Больно?» — с насмешливым презрением кто-то хохотнул в моем мозгу — «Слабак!».
— Слабак — повторил я и скривился, схватив за стрельнувший болью мокрый затылок — Дерьмо!
В голове снова вспух серо-красный ком злобной и почти неконтролируемой яростью. С хрипом выдохнув, я неумело выбросил руку и впечатал кулак в бетонную стену. Ай… больно… но эта вспышка боли чуть отрезвила меня.
— Сдохну так сдохну — пробормотал я — Сдохну так сдохну, сука! Раз мне все равно конец — я не буду бояться! Не буду!
Заставляя непослушные от пережитого стресса и голода ноги двигаться быстрее, я проковылял третий и второй перекресток. На первом, крайнем на нашем этаже, я свернул, оказавшись в достаточно широком «общем» холле, где с хорошо продуманной предками якобы хаотичностью были расставлены группки жестких, но достаточно удобных и уж точно неубиваемых скамей. На одну из таких я и упал, слепо уставившись на давно умерший стенной экран. Даже этой радости у нас больше нет…
— Куда мне спрятаться? — вопрос вырвался у меня из горла всхлипывающим комом — Куда заныкаться?
Вопрос был важным — наш шестой этаж изолирован уже третью неделю. Мы на карантине.
Серая себорея.
Перхотная чесотка.
Наклонив голову, избегая трогать рассеченный затылок, я хорошенько прошелся пальцами по отросшим волосам. Вниз посыпался дождь серых чешуек, воспаленная от постоянного расчесывания кожа полыхнула жаром. Я заражен. Какой-то чертов вирус бродит по шестому этажу, поражая одного сурвера за другим. Такое уже бывало. Последний карантин длился неделю, тогда был заражен пятый этаж и пока там не победили заразу двери к лифтовому створу не открыли. Но на Пятом нормальный смотрящий. Смотритель Кресс. Очень дельный сурвер, жесткий и правильный. Стоило ему раз сказать свое слово — и там все тут же побрились налысо, причем на всех частях тела. Никто не прекословил Крессу. Потому и карантин у них закончился всего через неделю.
А мы….
Мы уже третью неделю закрыты. И наш смотритель Руй… он мягкий. Авторитета не имеет. Стоило ему заикнуться о тотальном бритье голов, как тут же поднялся хай на всем Шестом. Визжали женщины, особенно голосили молодые и красивые. Протестовали и мужики, успевшие отрастить волосы до плеч — подражая одному из наших знаменитых предков Блонду Питерсону. И вот мы сидим… мажем голову странными мазями, что воняют чем-то едким и жгут голову почище огня. Да и то… кто-то мажет, а кто-то нет…
Я вот не мажу. И волосы не обрил.
Почему?
Почему?
— Потому что я трус — прошептал я, обхватывая зудящую голову ладонями — Потому что я трус… слабак… я фуфловый сурвер…
Я ведь собирался пойти в парикмахерскую старого Бишо. Смотритель объявил, что все, кто хочет постричься под машинку, могут сделать это бесплатно, да еще и получат взамен отрезанных волос десяток хороших стеблей зеленого лука и столько же укропа. Это выгодная сделка — во всяком случае для меня. И я ведь даже пошел стричься… но на полпути меня остановили две девки из группировки Шестицветики. И оставили мне синяк на ребрах — ткнули концом пластиковой дубинки. Там полно обезбашенных баб, что крайне гордятся своей вседозволенностью, длинными волосами, странными нарядами и наплевательским отношением к личной ауре. Это мне с Роппом повезло, что он спит и видит, как бы свалить с нашего Шестого. Чтобы подальше от технических уровней. Чтобы подальше от того запертого и официально больше не существующего этажа. Чтобы поближе к тем, кто рулит нашим убежищем Хуракан… Поддерживаемый своей группировкой Ропп пытается выстроить себе радужное сурверское будущее…
— А я трус — повторил я и на этот раз моя рука потерла саднящие от удара дубинкой ребра.
Передернув плечами, я мотнул головой, сбрасывая с лица грязные пряди сальных перхотных волосы и… задел затылком спинку скамьи. Перед глазами тут же полыхнул миллион искр, я глухо застонал от боли и сам не понял, как мой стон перерос в глухое злобное ворчание.
Трус! А теперь и смертник! Ничтожество!
Вскочив, я скользнул взглядом по указателям на стене — автоматическое ненужное действо, ведь я знал тут каждый уголок с детства — и перешел на бег, торопясь добраться до места до того, как злобная решительность испарится и перестанет подпитывать мою ничтожную душонка слабака.
— Лук — выдохнул я на бегу — Я хочу пожрать зеленого горького лука…
Пару раз свернув, оббегая по периметру четвертый торговый куб, я увидел нужную мне пластиковую вывеску и перешел на шаг. Промедление оказалось ошибкой — с другой стороны широкого коридора-проспекта ко мне шагнуло две знакомые фигуры. Длинные волосы спадают до поясниц, кожаные шорты и короткие топики, шипастые ошейники и браслеты, огромное количество татуировок, обильный макияж и гордо носимая эмблема группировки — шести лепестковый красный цветок.
— Куда торопишься, вонючка?
Я по привычке вжал голову в плечи и ускорился было, но серо-красная пелена перед глазами и пульсирующая головная боль заставили меня остановиться и широко улыбнуться той, кто произнес эти слова.
— Вонючее здесь только одно — твоя жопа.
Высказавшись, я смерил взглядом замерших девиц и спокойно вошел в пустующую парикмахерскую, где перед четырьмя тусклыми от возраста зеркалами стояли столь же старые кресла. В одном из них терпеливо ждал клиентов Бишо — невысокого росточка идеально выбритый старик с аккуратной армейской седой стрижкой. Бишо на нашем этаже уважали. В прошлом он служил в Охране Периметра, не раз покидал пределы убежища, отправляясь на разведку в подземные карстовые пустоты, что окружали нас со всех сторон. В последней вылазке он потерял кусок лица, левую ступню и обоих сыновей. Осиротев — жену похоронил в грибнице вместе с сыновьями, умерла от горя — он занял ее место в парикмахерской и быстро освоил ремесло стрижки. Пусть он больше не состоял в рядах Внешней Охраны, но бывшие сослуживцы его по-прежнему поддерживали. Все знали — старого Бишо лучше не трогать. Поэтому он все еще работал. Поэтому группировка Шестицветик боялась угрожать напрямую старику, предпочитая отваживать от него клиентов.
